Свобода печали - страница 8



Разговора дерев и людей.
Слушай звуки неправильной речи,
Словно ночи волшебные сны,
Это грезят земные предтечи
О плаще светозарной весны.
И тоскую о солнце и птицах,
Коченея в январском снегу –
Пусть душа начинает учиться
Терпеливому их языку.

14 декабря 1989

* * *
Южный ветер в полночь пересек границы,
Глубоко вздохнули синие криницы,
И декабрь молочный медленно и сонно
Расклеил ресницы темных глаз оконных.
В воздухе, набухшем талою водою,
Горечью разбужен пряный запах хвои.
Хриплый шепот веток и хрусталь капели –
В изголовье снежной, легкой колыбели.
В комнате согретой всхлипнул вдруг спросонок
Шум разбойный ветра слышавший ребенок.
Он не знал, что чудо жадными глотками
Пьет земля, пресытясь тишиной и снами,
А столбняк декабрьский с дремою метелей
Таял в слабых звуках теплой колыбельной.

15 декабря 1989

* * *
Стихов о тебе не пишу –
Лишь голос да имя.
Покоем себя извожу,
Покоем, как схимой.
В дороге – ни рытвин, ни ям,
Но шаг мой непрочен.
И только по-детски упрям
Неловкий мой почерк.
Чьи буквы – в лесу муравьи
Под шорохом хвои
И знаки, и жесты твои
Уносят с собою
В колючий могильник,
Во тьму заклятья лесного –
Дневник – недоступный тайник
Печального слова…

16 декабря

* * *
С размаху о стекла ударилась птица,
И где-то заплакал бессонный ребенок,
И сердце устало за ребрами биться,
Как в клетке горластый, забытый грачонок.
И чья-то душа позвала за собою,
Встревожив покой одинокого дома,
К живущим метнулась с саднящей тоскою,
Как вестник ворчливого, рваного грома.
Как голосом легким звала и кричала!
Я вышла во двор – шелковистые перья
Золою остались, и неба пиала
Поила молочным туманом деревья.
И ветер в лицо мне ударил прибоем,
И в нем утонуло бесценное имя,
И вновь над рассветным, притихнувшим морем
Ложилась печали тяжелая схима.

19 декабря 1989

* * *
Всего-то и было – что черный час
Сиротской души моей,
Луны посеревший, подбитый глаз,
Обиженный всхлип дождей.
Я вышла из дому в рассвет сырой,
За ветром брела наугад,
И тайну дыханья под темной корой
Хранил хрипловатый март.
Тяжелый, оттаявший воздух горчил
Цыганскою страстью дорог,
Зачем, как лунатик, – сверх снов и сил
Пришла я на твой порог?
Стояла – бездомнее всех бродяг,
И речь тополей больных
Безумно, отчаянно, словно стяг,
Рвалась на руках земных.
В ней жил твой печальный, непрочный сон,
Мой черный, крылатый брат,
Озноб синеватых, живых окон
И сказки гадальных карт.
Но где-то разбился хрустальный срок,
Увяз глубоко в тиши…
И я не шагнула за твой порог
В час черный моей души.

19 декабря 1989

* * *
Крепкий чай, горьковатый, как дым,
Ночь – на зыбком, неверном пути…
Я прислушаюсь к хрипам родным
Из твоей беспощадной груди.
Сон ресничных, темнеющих стрел,
Лунный зайчик на смуглом плече, –
Дремлет ангел, что годы горел
В моей жизни, подобно свече.
Тень ладоней над хламом бумаг,
Сквозняков шепелявый язык,
Соберусь до рассвета – впотьмах,
Поцелую души твой блик.
И вздохнут в тишине тополя,
Тронув сон твоих темных ресниц,
И отпустит с ладоней земля
В поднебесье – двух утренних птиц.
Затуманив дыханьем стекло,
Напишу, что мы встретимся вновь,
Пусть когда-то совсем не любовь,
А отчаянье судьбы свело.

19 декабря 1989

* * *
Благослови тяжесть черной земли,
Каторжность всех бесполезных трудов.
Боль и смятенье прими – и внемли
Знаку дорожному лунных столбов.
Ветер в глаза поцелует, как принц.
Крошки планеты – росинки цветка,
Тень на щеках от дремотных ресниц
Ляжет, как легкий изгиб лепестка.
Тайну пророчеств прошепчет трава