Читать онлайн Марина Межидова - Свобода сердца

Дорогой читатель!

Сборник моих стихотворений вмещает в себя не просто строки, а целые дороги, от одного возраста к другому, от одной важной мысли к совершенно новой. Они помогали мне взрослеть, становиться лучше, понимать себя и людей вокруг. Я обрела настоящую свободу сердца благодаря этим крохам. Я ласково зову стихи своими детками, но тому, кто прочитает их впервые я бы сказала, что они маятники – некоторые из них дрожат, потому что я писала, будучи неуверенной в своих размышлениях, но совершенно точно нацеленной разобраться в своих чувствах; некоторые же стоят на своем, освещая путь любого, кто пришел за вдохновением и новыми мыслями. Я надеюсь, мои стихи помогут вам найти то, что вы ищете. Если это путешествие станет для вас брызгами воды или прохладой весеннего вечера, если вы найдете в них себя, я буду ждать вас в других увлекательных приключениях, отправиться в которые вместе никогда не поздно, главное, открыть книгу.

С уважением,

М. Межидова

***

лица, лица, лицо к лицу, свинья двинется к подлецу

давится последним куском, лучше не спрашивай ни о ком

звери по нюху чуют гадов и гнилье, но я, если принюхаться, кто?

ты, или любой другой, зевающий или прохожий,

кого целовать хочется или кому двинуть по роже

они идентифицируют себя как люди или как волки?

это была ирония, если что, если бы всерьез, было бы не так громко,

ведь правда шепотом и на кухне ночью:

«раньше было лучше, сейчас не очень»

если спрашивают, киваем молча,

ведь молчание это ответ, отрицание и протест

кто не говорит, обычно сытно ест, облизывает жирные пальцы,

пусть они и побывали в чьей-то заднице

мало ли что вам, голодающим правдой, не нравится

и одно лицо другому не всегда симпатично,

они чаще не улыбчивы, не симметричны

а должны ли вообще?

сложный вопрос, возвращаемся к идентификации:

можно ли себя идентифицировать как большую вмятину?

ну знаете, эволюция присела отдохнуть на диван религии,

а там вмятина с меня, в икее его назвали моим именем

и теперь эволюция рождает лица, похожие одно на другое,

одно злее другого, оно сожрать тебя готово

такое бывает в природе? красота с детства придирчива к человеку,

но чтобы быть красивым, не обязательно быть раздетым,

и это не то, что я приберегу для ночной конференции «правде быть»

я говорю громко – красота умеет любить

в толпе не всегда о злобе, она просто чаще и выносливее

добро босоногое, так долго не проходишь, спросим у взрослого?

они подтвердят, но перед этим молчанием выразят

дань уважения прежнему себе

он был когда-то добрым, затем его разбудили,

в чувства привели, он стал злее к себе

и это худшая форма злости – быть своим врагом

делать себе назло, ложиться с ножом, просыпаться на нем

усложняет жизнь человека нежелание себя признавать таковым

не сверхразумом, не супергероем, не самым крутым

злым лицом в толпе, бесконечно усталой тушей

что сегодня на ужин? а хотелось бы садовой груши,

что росла у бабушки во дворе, перезрелую с земли в рот

но дорога домой туда никогда уже не приведет,

и не возвращающих тебя обратно дорог еще много, полно

это злит еще сильнее, злит, потому что не все равно

и если лицо еще выражает злость, значит тебе пора лечить

рану, что никому не видно, но о которой внутри все кричит

***

я собираю все, что памяти пригодится:

не произнесенные признания,

не совершенные поступки

не подаренные цветы, не случившиеся встречи

думаю: стоили того мои уступки?

какое время столько ран залечит?

я подойду к самому черному ящику, открою его, погляжу:

наверняка там твои «будешь плакать, такси зову»

наверняка там «не предъявляй» и тяжелый вздох

словно с моим присутствием в комнате кто-то сдох

на самой поверхности как наказание громкий игнор,

что-бы-я-ни-говорила-я-виновата-спор

верность, которая на добром слове держалась быть может,

но только если закрыть глаза и щипать за кожу

в том сундуке без усилий найдется вина

я ее каждый день выпивала до дна,

думала, что усилий стоит любить всерьез,

не проклиная в сердцах разбивателя грез

если печатать в газетах – удвоят тираж

мысленно я возвращаюсь на твой этаж,

я открываю дверь не своим ключом,

в доме темно и тихо, ты тут не при чем

я в сундуке ищу пару добрых слов,

веру в меня, а не «стихи это не серьезно»

пару твоих больших навстречу шагов,

пока я искала, мой нос в твоем доме замерз

есть вариант оставить сундук на дне

море его поглотит, будет все во тьме,

но я обещала себе все сложить в чемодан

память моя их ценит, я ей продам

что ей с того?

если вспомнит твои глаза,

лучше всего по поступкам судить тебя

на пьедестал приглашаю последнюю встречу

что-то осталось от меня в воздухе того вечера

я собираю для памяти, пригодится

вдруг тебе однажды придет в голову извиниться.

***

улыбке лукавой верится отчего-то сильнее,

ведь ты хорошая, приручила такого зверя

усталому взгляду повсюду мерещится ночь

крови беспокойной покой не посмеет помочь

объятиям раскрытым почти не случается быть

я руки пытаюсь твои разомкнуть и себя пришить

мой взгляд заострен, наконечник стрелы в мишень,

но ты изворотлив, словно кошачья тень

чем глубже ныряешь, тем суше выходишь ко мне

ответь на вопрос – глаза твои знали меня во сне?

я знаю: однажды ты тоже захочешь забыть

и имя мое, и как его произносить.

***

мои бусы подходят к губам,

а ты подходишь мне;

я любила прежде темную ночь,

она меня ранила, я сгорала во тьме…

ныне день светлый – мой лучший друг,

солнца луч мне копье

я считала родным свое сердце,

но теперь – твое

звезды идут небосводу,

а я иду тебе

нежность и есть свобода,

она всегда при мне

от улыбки твоей все меняет цвета кругом,

я смотрю на тебя —

у любви моей новый дом.

***

я ничего не знаю, такой дурак,

и смотрят на меня чужаки исподлобья

примерно так

мне сердца одного мало, столько любви,

вот-вот треснет

оброс цветами, поливаю слезами их,

чтобы повеселели

говорю о себе спокойно,

никто не рад

громко кричу, заявляю,

снова я дурак

ничего не прошу взамен,

все бери

у меня все внутри спокойно,

там растут цветы.

***

в ночной прохладе всегда есть правда

она либо на тебя сердита, либо тебе рада

холодным дождем плачет с тобою, как со своей сестрой

следы на щеках понемногу делают тебя другой

она будет длиться долго, сколько тебе нужно:

задержится месяц, тучи укроют звезды

рассвет на пороге мнется, будь к нему готова,

с чем бы ты не сражалась сегодня, завтра придется снова.

***

что такое любовь?

это очень большой вопрос

я стою у доски, до которой еще не дорос

мел в руках, испачканы пальцы мои и щеки

я готов заплакать, к тому же, трясутся ноги

мне еще не известны ответы задачи перед лицом,

учитель что-то писал на доске, но думал я о другом

о том, как несправедливо, что хвостик у лета

несется за окнами, а я здесь

если не выйду из класса сейчас, то боюсь не успеть

облака обленились совсем, растеклись по своду

отпрошусь помочить тряпку, кину вонючую прямо в воду

коридоры не свыклись с краской еще и запах застыл

и концы их длиннее, чем мысли, с которыми был

вспоминаю о целом классе, несусь к ним со всех ног

что-то шепчет подружка другой, я решить не смог

у меня, может, все впереди, я ответ нашел —

ведь любовь, это если рады, что ты пришел.

***

страх закрывает мне небо,

облака не складываются в фигуры и рожицы

я ведь всегда знала,

что усилия мои ни во что не сложатся —

карточный домик твои глаза,

в которые я пыталась вглядеться,

в них я ничто, если не собираюсь раздеться.

голова кругом, живот жгутом,

в какой-нибудь версии остаемся вдвоем,

и уверена – я там несчастлива,

а той, где нам все ни по чем – не случиться

не ранит меня, что сердце не породнится;

остаюсь потрескавшимся потолком,

в который глядишь и ничего не видишь,

перед сном с твоим взором, но ты ненавидишь

и вспоминаешь раз в десять лет, если ремонт, не иначе,

а значит я спасена, а значит…

***

туч навис, бес толковый

про мои слезы шутит своим друзьям

мочит ноги в облачном море

производит новых людей людям

истощает прохожих тоской,

искушает игрой в любовь

смотрит взглядом своим веселым,

вопросительно выгнув бровь

не велит мне, не просит, не гонит

я сама для себя палач

сколько злости себе позволит,

кто рукой закрывает плач?

путь у сердца непрост, нелегок

туч о нем не заботясь ведет,

я в своем помещаю море,

может, там твой корабль плывет…?

***

может быть, не так прекрасна моя любовь,

а я о ней верещу

говорю при любом случае, стихи пишу

ее, наверное, за руку не взять, не коснуться губами,

не лелеять взглядом, не целовать голосами;

неуклюжая, запинающаяся, беспокойная,

в глаза не смотрящая,

всегда недовольная моя любовь,

ты хотя бы настоящая?

бывают привыкшие к ручкам, покладистые,

точно псы

моя – черная кошка,

острым когтем рвет всем носы.

о ней сколько не читаю, не сходится, не срастается

все, что писали до

словно меня не касается:

не возносит к небу, не трется призраком

воющим о носки

у ее природы в погоде дожди, и ветры,

что доводят до дома в прыжки.

оставляю ее скучать лениво на подоконнике,

солнце лижет морду, и мять

станет вскоре что-то в поклоннике;

чувство ночью рычит и носится, точит когти, посуду бьет,

остальные любови косятся, но она им проклятья шлет.

***

с тобою рядом на тебя похожие,

такие же сложные, но лицом построже

меня с моим чувством, сколько бы не пробовала,

ты отторгал,

не случилось прижиться, не вышла по роже

и я, не поверишь, рыдала белугой,

цеплялась за стены, себя крошила

как будто на свете все развалилось,

лишь от того, что моя нежность тебя страшила

но время проходит, приходит другое,

похожее чувство я битой на базу

теперь не вручаю другим свое сердце,

цветы их не ставлю в красивую вазу

погромче включай и внимательно слушай,

чтобы было понятно за полверсты,

наверное, сложно о чувствах поглубже,

тебе все прощаю, прощай и ты.

***

с голодного края, взращённые вечной жаждой,

не ведая большего встретил тебя однажды

привыкшие боем свое получать и мечом

твой ласковый взор стал навеки моим палачом

я все позабыл: и голод, и веру в силу

с тобою не быть страшнее, чем рыть могилу

не слушая сердце, отдаться жажде готовый,

я шел, чтобы красть, тебе шел навстречу бедовый

меж нами дорога длинная – пыль и грязь,

к горам повернул, изувечить тебя боясь

я сердцу родному не был больше владыкой,

в нем кто-то не жил, но княжною явился великой

мне корни деревьев темницей стали,

узнав о тебе, как врага проклинали

я им не перечил, не клял, не просил

был чувством снедавшим меня обессилен

укрытый лишь тенью листвы, эхом гор

я издали слышал, как лают десятки свор

они меня чуяли, делили в награду плоть

желали сожрать меня, не взирая на гарь и копоть;

я злился на день, что светил, когда тебя встретил,

я ночи ушедшие рвал, отпуская на ветер,

но небо на злобу мою только пальцем грозило

во тьме тучей жадной темницу мою оросило

совсем потерявшись в памяти, имя забыв

я помнил тебя, точно птица, что в небо взмыв,

полетом дурманящим и лаской ветров согретой

жил без тебя, как распутная девка,

не привыкшая быть одетой

я тоской и разлукой лишь крепче себя прижал

кандалы мои – лик твой

и голос твой – мой кинжал

меня охраняла ночь, стерегла луна,

лишь чтобы тропою своей ты по добру дошла

я плачь свой в груди запрятал, к отцу остыл

у матери только в молитве прощенья просил

закрытые веки остались в тени горы,

могилы врагов твоих были еще пусты,

но тень моя ходит, она до сих пор жива,

умытая жаждой, плывет по реке одна

она забирает, хватая за ноги, пришедших с бедой,

пока ты не ведая, молча идешь за водой

весна обойдет стороной мою бедную душу,

себя погубил сам, в другой раз не струшу

в тени, где покоюсь, диких ягод семье нарви,