Сводные. Осень на двоих - страница 6

– Чай, если можно.

– Можно, но у меня только в пакетиках, – а еще я знаю, что ей такой не нравится. И правда – зыркает на меня, а потом тяжело вздыхает.

– Хорошо, – сдается она.

Пока она расставляет на столе чистые тарелки, я наливаю нам чай. Как-то очень слаженно работаем, хотя и не выносим друг друга.

А точно не выносим?

Сегодня наша встреча доказывает обратное.

Я не могу перестать думать о том, что такое страшное случилось со Снежаной.

– Какая вкуснятина, – улыбается она счастливо и смотрит на меня будто… будто… Ох, вспомнить бы, как дышать!

Нет, мне только кажется. Я не нравлюсь Белке. На сто процентов уверен. Но ее глаза… Еще минуту назад были льдинками, а сейчас в них звезды сияют.

Ничего себе, Рус, романтик не в себе!

Усмехаюсь, но внимательно слежу за действиями этой девчонки. Она раскладывает по кусочку разной пиццы нам на тарелки и потирает руки от предвкушения. Голодная! Значит, аппетит есть. Это хорошо.

Я завариваю нам чай и ставлю чашки на стол – друг напротив друга, как расположила сервировку Снежана.

– Кстати, мне тут Няняй* передала, – достаю из холодильника заветную баночку.

– Ты с ней виделся?

– Да, пару дней назад.

– Но до отца не доехал…

– Не поверишь! Как раз собирался, когда тебя по дороге встретил.

Переливаю из баночки в маленькую тарелочку то самое, от чего Снежка точно заулыбается и ставлю на стол поближе к ее чашке.

– Вишневое? – смотрит на меня с тяжелой тоской во взгляде, но и надежда там есть. И радость. Я точно вижу. Да-да, Снежана переключает во мне тумблер с сурового пацана на романтика не в себе. Как она это делает? Не знаю. Но боюсь, что если хоть где-то перегну палку, эта снежинка растает.

– Вишневое, – киваю и, наконец, сажусь на свое место.

По щекам Снежаны, неожиданно для меня, снова текут слезы. Она шмыгает носом, улыбается и машет руками себе на лицо.

– Прости, я… – она резко встает, обходит стол и обнимает меня за шею.

А я… теряюсь совсем, потому что ее близость сшибает меня, отключает мозги. Я вдыхаю запах моего геля для душа с ее кожи, и едва держусь, чтобы не обхватить ее, не усадить на колени, не…

Ее объятия такие же краткосрочные, как и порывистые.

Как смерч. Пролетела, волну во мне подняла и оставила после себя разрушение. А ты справляйся, как хочешь.

Она возвращается на свое место, вытерев лицо ладонями.

– Спасибо тебе, Руслан.

– О-о, я даже заслужил, чтобы ты назвала меня по имени? – вот не могу удержаться, чтобы не подколоть и не задеть. Нравится, когда она злится или прищуривается, как сейчас. Еще чуть-чуть и обнажит свои клыки, кровопийца мелкая. Я слишком хорошо знаю ее натуру. Меня объятиями и уборкой не проведешь.

– Знаешь, в тебе юморист умер. Не тем ты занимаешься, Айдаров, – язвит Белобрысая. Ага! Вернулась. А то эта робкая и уютная Снежана, горячий чай, барабанящий дождь за окном, пробивают меня, дарят иллюзию какого-то мягкого несуществующего счастья. Я не за этим сюда вернулся. – Кстати, а чем ты занимаешься?

– Спортом и сексом. Что тебе нравится больше? – подмигиваю ей и принимаюсь за любимую пиццу. Та же, что я ночью сожрал в доме отца. Очень вкусно.

Снежана закатывает глаза и цокает языком.

– Дальше шутки ниже пояса пойдут? В присутствии варенья твоей бабушки? – хмыкает и впивается своими острыми зубками в пиццу «Четыре сыра».

– Думаешь, варенье оснащено шпионскими гаджетами?

– Совестью, Айдаров! Со-весть-ю! – громко ругается Снежана, в перерывах жуя пиццу. Я готов вечно смотреть на нее. На ее румянец на щеках, на ярко горящие голубые глаза, сведенные хмурые изящные брови И ест она очень изящно. Даже в моих шмотках выглядит чудесно.