― Это что? ― брезгливо снимаю с себя мужской кашемировый свитер, держа на вытянутых пальцах.
― Дарю. В нем все равно ходить уже невозможно.
― Немного растворителя и все сойдет как миленькое.
― Ну вот и оттирай. Неужели я буду?
― Спешу огорчить: я тоже не собираюсь, ― скидываю «Тома Форда» на пол, отпинывая. ― Домработнице отдай. Она его отмоет, продаст и всю месячную зарплату за раз отобьет.
― Ты недооцениваешь моего отца, ― заваливаясь на МОЮ кровать, вальяжным ленивым котом вытягиваются в полный рост, подминая под себя подушку. Тело ― на всеобщее обозрение, татуировки ― на всеобщее обозрение. Волосатые ноги и то, на всеобщее обозрение. На, любуйся, детка. ― Он платит на порядок больше положенного, чтобы у прислуги не возникало желания тырить все, что плохо лежит.
― Прислугу? Не унижай тех, кто, в отличие от тебя, зарабатывает на жизнь трудом и потом.
― А как их еще называть? Обслуживающий персонал? Это тоже самое.
Нет. Не тоже самое. Важна интонация, с которой это говорится, а Кириллу за его интонации хочется влепить ножницами промеж глаз. Заносчивый индюк, который, наверное, ни разу швабры в руках не держал.
Заносчивый и несоизмеримо наглый, потому что лапает без разрешения Василия!
― Положь на место моего парня.
― Твоего парня? ― ухмыляются в ответ, выкручивая гусю шею. ― Такие ролевые игры ты любишь, да? А настоящего парня попробовать не хочешь?
― Уже попробовала. И осталась неудовлетворенной.
Не говоря о том, что злой. Хотя нет, не столько злой, сколько разочарованной, потому что прошли сутки, а телефон упрямо молчит.
Ни сообщения, ни звонка. И если Славик сейчас не в реанимации после того, как его отмудохал дружок, то это дно. Человек разочаровал меня даже больше, чем я могла представить.
― Неудовлетворенной? Это не дело. Давай помогу. Как насчет сатисфакции? Восстановим космический баланс?
Это он снова так незатейливо на секс намекает? О, да. Как тут не согласиться, если та-а-ак просят? Держите мое бельишко, оно сейчас само свалится.
Кто не понял, машу табличкой: «сарказм».
И попутно высматриваю крафтовую коробку с припиской на боку. Среди других многочисленных коробок с приписками на боку.
Блин. Надо бы разобрать барахло, потому что эти баррикады плохо сочетаются с интерьером и перекрывают доступ к окну, но так лень. Успокаиваю себя тем, что ничего ж не валяется. Все аккуратненько лежит, никому не мешает. А раз они лежат, то и я полежу.
Ага. Коробку нахожу. Забитую под завязку канцелярией и скетчбуками. Правда чтобы достать ее приходится попыхтеть и потрудиться.
― Тебе помочь? ― галантно интересуется Крестовский.
― Не утруждайся, ― с горем пополам справляюсь, едва не устроив обвал. А все ради кофра с маркерами. ― Лучше заморозься и не дыши, ― перетаскиваю увесистый сундучок на постель, выискивая нужный цвет и, зажав зубами чпокнувший при открытии колпачок, укладываюсь рядом с ним.
― Это что-то новенькое.
― Заморозься и не дыши, сказала. Ты ветошь, ― напоминаю, заворачивая ему руку так, чтобы получить доступ к плечевой части.
Если что мне в Кирилле и нравится, так это его татуировки. Реально. Левый рукав забит лицом девушки, растрепанные волосы которой плавно перетекают в часы с шестеренками вместо циферблата. Правый же, в нижней части, светит непонятным поцом в недодоспехах с вороном на плече, за которым по тропе шагает лев.
На этом полноценная отрисовка заканчивается, потому что на плече намечен лишь контур еще одного льва, на этот раз в виде одной морды. По чернилам заметно, что набросок совсем свежий.
