Впрочем, она вообще стала куда более закрыто одеваться с тех пор, как я приехал. Тех коротеньких шортиков не видать, а жаль. Хочу снова смотреть на неё в них. А лучше без. Без вообще всего.
В безумстве опускаю руку к резинке её домашних штанов. Глажу большим пальцем выпирающую тазовую косточку, одновременно поцелуем поднимаясь выше, к груди, второй рукой открывая себя больше доступа. Скорее где-то на задворках подсознания улавливаю, что Мила всё это время тоже не бездействует. То ногтями сильно впивается мне в плечи, то оттягивает за волосы в попытке отстранить, то крупно дрожит, то бьётся в моих руках. Мне всё это почти не ощущается, упорство и безумная жажда перекрывают реальность.
Жарко дышу, оставляя на нежной коже ощутимо яркий засос, и начинаю стягивать ей штаны вниз. Мила вздрагивает и что-то быстро говорит слабым охрипшим голосом. Вроде слышу «пожалуйста».
Вскидываю на неё взгляд и замираю. Не знаю, какие там были другие слова, но сразу понимаю, что меня просили, буквально умоляли остановиться.
На лице Милы ни тени наслаждения или желания. Она смотрит на меня с таким ужасом и страхом, что моё возбуждение как отрезает. Только и могу, что растерянно и медленно подниматься с неё. Девчонка при этом моём действии сразу отползает и судорожно пытается поправить одежду. Её грудь тяжело вздымается, волосы в беспорядке, а губы дрожат. Всё это отзывается во мне странным оцепенением. Ощущение как в детстве, когда нечаянно сломал, разбил какую-то важную вазу.
Хотя нет. Оно сейчас даже более стрёмное. Тяжело дышу, а сердце бешено бьётся. Пытаюсь напомнить себе, что ничего такого не произошло. Разве я насильник, если вовремя остановился?
— Я… Я говорила с тобой, как с братом! — выпаливает срывающимся голосом Мила, и я аж вздрагиваю.
Не думал, что она мне вообще что-то скажет. Встаёт вся такая напуганная, пятится к двери, смотрит обвинительно. Явно старается держаться, чтобы не разреветься и меня ещё к совести призвать.
— Я никогда не был и не буду твоим братом, — сам не знаю, почему говорю это настолько жёстко.
Зато до Милы явно доходит. Она смотрит на меня с каким-то странным ошеломлением, будто до этого мы дофига родственниками друг друга чувствовали. А потом девчонка резко дёргается и убегает, хлопая дверью.
*************
Вроде бы это называется «терять нечего». Ну или «я идиот». Неважно. Как ни назови, суть одна — я с пугающим хладнокровием беру телефон и смотрю, что там получилось.
Морщусь от первоначального диалога, удаляю его к чертям. Потом вообще убираю звук, а то палевно — я сам про объятия там заговорил, а Мила в конце ещё и пищала что-то протестное.
Мысль о девчонке вызывает странную смесь неловкости, досады и жара по телу. Организм какого-то хрена опять реагировать начинает, особенно, когда я обрезаю это видео. Кадры мелькают перед глазами, и мы с Милой так офигенно горячо смотримся вместе, что это бьёт одновременно и по башке, и по глазам и по всему сразу. Дышу неожиданно громче и тяжелее. По видео всё охрененно взаимно выглядит, и даже её трепыхания очень даже похожи на проявления страсти. Настолько, что организм тут же верит и недвусмысленно реагирует, а в голове зарождаются картинки того, как это могло быть.
А ведь Милка ещё здесь. Хоть и в комнату к себе удрала. Интересно, что делает? Сразу легла, или тоже думает обо мне?
Ухмыляюсь собственным мыслям. Во-первых, какая нафиг разница, а во-вторых, если Мила и думает обо мне, то только о том, какой же я мудак.
