Яна
— Давай, — Лука протянул руки, чтобы забрать Итана.
— Нет, — прижала его крепче. Мне кажется, что если я сейчас его отдам, то потеряю частичку чего-то родного и близкого.
— Ян, — мужчина постарался улыбнуться. — Мы не можем таскать за собой младенца.
— Пожалуйста, — прижалась губами к лобику крохи, но это не помогло.
Расцепив мои пальцы, разжав руки, Лука все же его забрал.
Меня накрыло в тот момент, когда женщина со шрамом забрала у Луки из рук маленького Итана, моего брата, как сказал мужчина. Он закрыл меня в машине, а сам остался проконтролировать, чтобы Ада с малышом точно сели в такси и уехали без выкрутасов.
На моих руках ещё осталось его детское тепло, и осознание того, что все эти годы моя мама была жива, сильно сдавило грудь. Мой привычный мир окончательно разлетелся на осколки. Они впились в кожу, оставляя невидимые саднящие порезы, которые не замазать йодом, как делал в детстве папа.
Обняла руками плечи. С ресниц срываются солёные капли слез. Они оседают мокрыми пятнами на одежде, потеками на руках. Мне больно дышать, больно думать. Сковало, скрутило, растоптало это отвратительное чувство безысходности и отчаяния. Как так вышло, что меня бросили самые близкие люди, которые должны любить, ценить и оберегать? Но мне больно даже не от этого. От того, что я не увидела той реальности вокруг себя, которая предстала теперь. Как можно было быть такой слепой дурой?!
«Боль — это момент, который надо пережить, перетерпеть. Потом ты станешь сильнее».
Я не знаю, откуда в моей голове эти слова. Кто-то когда-то сказал, а я зачем-то запомнила.
Терплю, сжав зубы. Раскачиваюсь взад-вперёд, гася истерику. Это вторая. Первая закончилась обмороком. Хочу в обморок. Потом отпустит.
Похоже, я всё-таки не такая сильная, раз срываюсь на первые всхлипы, но я обязательно стану. Ради себя и… для него. Да, пожалуй, уже можно окончательно себе в этом признаться.
Дверь машины хлопнула, но свет Лука включать не стал. Со стоном отцепил мои пальцы от плеч, дёрнул на себя. Я оказалась на его коленях. Сильные руки крепко прижимают к себе.
Лука ничего не говорит. Я помню, он не умеет успокаивать женщин. Только он лжет. Терпкого запаха его тела, впитавшегося в футболку достаточно, чтобы я начала успокаиваться.
— Мир розовых пони рухнул. Да, Яна? — произнес без издевки или сарказма, устроив подбородок у меня на голове.
— Это больно. — сообщаю, украдкой дыша им, стараясь пропитаться этим запахом и плевать, что он смешан с порохом, дымом и потом. Он его. Тот самый, настоящий, выдающий суть этого мужчины.
— Боль — это момент, который надо пережить, перетерпеть. Потом ты станешь сильнее, — говорит он то, что пять минут назад звучало в моей голове.
Хотела спросить, откуда я это помню, но не стала. Не уверена, что готова услышать сейчас ещё какую-то правду о своей семье. Мне достаточно того, что я о ней совсем ничего не знаю, будто она и вовсе не моя.
Боль и правда отступила. Её место заняла неприятная опустошённость, стало клонить в сон. Сползла с мужских коленей, забралась с ногами на свое сидение, удобно устраивая голову на мягком подголовнике.
— Поспи, — услышала голос своего личного успокоительного, проваливаясь в сон без сновидений. Где-то на грани мне показалось, что он меня поцеловал, но это сон. Всего лишь сон…
Моё утро началось с тишины. Я проснулась от того, что в квартире не раздаётся ни единого шороха. Потянулась. Над головой звякнул металл, а опустить левую руку я не могу! Она прикована настоящими наручниками к вкрученному в стену кронштейну. Я точно знаю, что еще вчера его здесь не было!
