— Я... я не знала, что ты уже проснулся.
Она нервно покусывает пухлую нижнюю губу, от чего мой член твердеет. Он должен держаться от нее подальше. Мои чувства к ней — это всего лишь ненависть и месть. Мне не стоит добавлять к этому списку вожделение к ней и тем более нежность.
— Я приготовила тебе завтрак, то есть... если ты хочешь то...
На какое-то время воцаряется молчание. Ее округлившиеся глаза смотрят на меня.
Блядь, зачем она так на меня смотрит? Она что, видит меня насквозь?
Внезапно я чувствую себя уязвимым, и мне это не нравится, ни капельки.
Из сковороды позади нее поднимается дым, и я ухмыляюсь.
— Ты имеешь в виду завтрак, который ты сейчас сжигаешь?
Повернувшись с шокированным выражением лица, она хватает сковородку, и попутно выдает множество проклятий. Она выбрасывает подгоревший блин в мусорное ведро и ставит сковороду обратно на плиту. Она наливает еще теста, ее движения неуверенны, я бы сказал судорожно дерганые.
— Сегодня утром мне позвонила мама, — говорит она, повернувшись ко мне спиной.
По какой-то причине я решаю не подходить к ней близко и устраиваюсь за стойкой. Я не завтракал здесь с тех пор, как был куплен этот дом.
— Да, и с чего ты взяла, меня это должно волновать?
— Потому что это связано с тобой.
Я не замечаю ни ее выдоха, ни грусти, которая, кажется, покрывает ее слова. Несколько минут назад она казалась спокойной, но сейчас она выглядит разбитой, как будто кто-то пнул ее гребаную собаку или что-то в этом роде.
— Ну, говори... У меня нет целого дня, и мне не особенно интересно, что ты хочешь сказать. Лжецы есть и всегда будут лжецами.
Даже после моего неприятного замечания она поворачивается и ставит передо мной тарелку с блинчиками и беконом. Ее голубые глаза застывают, и я вижу, как она заметно сглатывает.
— Наши родители продлевают свою поездку. Видимо, решили еще куда-то заехать.
В ее тоне слышится горечь — явный признак того, что ее отношения с матерью такие же напряженные, как у меня с отцом.
Я намазываю блинчик маслом и отрываю кусочек и запихиваю его в рот, не вижу смысла что-то отвечать ей, ведь мне наплевать.
Молча, я откусываю еще кусочек, потом еще один, но Лера так и не сводит с меня глаз. Мне не нравится, мне кажется она видит меня насквозь. Как будто по-настоящему знает меня.
Но это не так, никто не знает.
— Тебя это как-то беспокоит, есть какая-то конкретная причина? — спрашиваю я, усмехаясь.
Я уверен, что это из-за меня. Она просто не хочет оставаться со мной наедине и я наслаждаюсь мыслью о том, как некомфортно ей из-за меня.
Привыкай, принцесса...
21. Глава двадцатая.
Лера пожимает плечами.
— Я не знаю. Я надеялась провести с ней немного времени до начала занятий. Я не видела ее три года. Было бы здорово, если бы она хоть немного отвлеклась от своих дел и поговорила со мной, вспомнила бы что у нее есть дочь, уделила мне частичку внимания.
Я останавливаюсь на середине укуса.
Что она только что сказала?
Три года? Блин. Я почти чувствую себя виноватым за то, что издевался над ней, ну почти.
Но потом это маленькое ноющее чувство угасает, я напоминаю себе, что она сама навлекла это. Она сделала это с нами обоими.
Терпеть не могу лживых людей, а она именно такая – она лгунья.
Лгунья с красивым лицом и разбитым сердцем.
Очевидно, что мать подвела ее во многих отношениях, и, по глупости, на долю секунды я задумался, что случилось с ней после той ночи.
