Святитель Григорий Богослов - страница 2

. После сего, побывав наперед на родине, он отправился в Кесарию Палестинскую, где также процветало училище красноречия[10]и где слушал ритора Феспесия. Затем он собрал несколько сведений в Александрии[11] и отсюда, движимый пламенной любовью к приобретению познаний, отправился в Афины в ноябре месяце, во время, самое опасное для плавания по морю. Когда огибали остров Кипр, поднялась страшная буря и двадцать дней держала всех плывших в чрезмерном страхе и опасении за свою жизнь. При этом и корабельные служители, и хозяева корабля, и путешественники – все, даже не знавшие прежде Бога, единогласно призывали Христа для избавления от смерти обыкновенной. Но для Григория еще ужаснее была смерть внутренняя; в этом поставлял он главным образом свое несчастье и потому терзал свою одежду и возносил вопли, заглушавшие сильный шум волн; он плакал и скорбел в это время всего более о том, что убийственные воды лишали вод очистительных, без которых он не надеялся на соединение с Богом. В пламенной молитве ко Христу, исчислив все чудеса Божий, описанные в священных книгах, Григорий произносил и такие исполненные сильной веры слова: «Для Тебя, Господи, буду я жить, если избегну сугубой опасности. Ты утратишь Своего служителя, если не спасешь меня. И теперь ученик Твой обуревается волнами. Отряси сон или приди по водам и прекрати опасность»[12]. Вскоре за сим последовало исполнение прошения. Волны морские стали укрощаться, и корабль пристал к Родосу. Это быстрое укрощение бури все бывшие с Григорием на корабле сочли приобретением одной молитвы Григориевой, и те из них, которые были язычниками, по этому случаю приняли христианство. Впоследствии Григорий узнал, что он избавлен от опасности и по молитвам своих родителей, которые извещены были о его бедствии чрез сновидение и которые при воспоминании сновидения также усердно молили Господа об избавлении их сына.

Из Родоса, где на несколько времени остановился корабль, Григорий вскоре прибыл в Афины и здесь около шести лет посещал афинские училища, особенно слушал уроки лучших учителей того времени – Имерия и Проэресия; красноречие последнего он называл новым громом в Аттике. Но Афинам Григорий остался благодарен не столько за науки, сколько за утверждение дружества с Василием. «Афины, обитель наук, – говорит он, – как для кого, а для меня подлинно золотые и доставили мне много доброго. Они совершеннее ознакомили меня с сим мужем, который один и жизнью и словом всех был выше. Ища познаний, обрел я счастье, испытав на себе то же, что Саул; Саул, ища отцовых ослов, нашел царство, так что придаточное к делу вышло важнее самого дела (см. 1 Цар. 9-10). Нечто подобное было и со мною»[13]. Неразлучно проводя время с этим другом и разделяя с ним все печали и радости, Григорий, по собственным его словам, жил здесь, как и всегда, в Божием страхе и не только не увлекался за теми, которые в порывах отважной стремительности предавались излишествам, но сам привлекал друзей к духовному совершенству[14]. Опыт быстрого и верного различения добрых товарищей от худых, но притворных представляет суждение его о Юлиане Отступнике[15], который в это время также брал уроки философии и красноречия у афинских софистов. «По мне не предвещали, – говорит Григорий, – ничего доброго шея нетвердая, плечи движущиеся и выравнивающиеся, глаза беглые, наглые и свирепые, ноги, не стоящие твердо, но сгибающиеся, нос, выражающий дерзость и презрительность, черты лица смешные и то же выражающие, смех громкий и неумеренный, наклонение и откидывание назад головы без всякой причины, речь медленная и прерывистая, вопросы беспорядочные и несвязные, ответы ничем не лучшие, не твердые и не подчиненные правилам. И я тогда же, как увидел его, сказал бывшим со мной: „Какое зло воспитывает Римская империя!“»