Это была любимая комната Владимира. Женщинам вход сюда был запрещен, и Владимира здесь не могли тревожить. В этой уютной комнате он любил вести разговоры с близкими боярами.
Сейчас Владимир, сидя за столом, крытом белой скатертью, завтракал. Увидев Святополка, кивнул на лавку:
– Садись, княжич, позавтракай со мной.
Святополк осторожно сел на лавку, напротив Владимира.
Владимир завтракал скромно. На столе перед ним на блюде лежали пироги и большой кувшин с молоком. Рядом серебряные стаканы с черными узорами на блестящих стенках. Узоры – переплетенные листья винограда.
Заметив в глазах Святополка удивление, Владимир усмехнулся едва заметной в бороде улыбкой и язвительно спросил:
– А ты думал, что я по утрам вино пью?
Святополк растерялся и, не зная, что говорить, пробормотал что-то непонятное.
Владимир, нахмурив густые брови, назидательно проговорил:
– Я не знаю, чем тебя по утрам потчует твоя мать-гречанка, вином ли заморским или какими другими яствами, но я простой человек и ем то, что добываю потом своим.
В голове Святополка промелькнула ехидная мысль, что Владимир лжет, пот он проливает только на многочисленных женщинах, а то, что находится на его столе, добыто трудом других людей.
Однако он опять промолчал. Ибо молчание золото, особенно в разговоре с Великим князем.
Владимир обратил внимание на молчание пасынка.
– А ты чего молчишь, или с утра не в настроении?
Святополк уважительно проговорил:
– Прости, отец, но я приучен слушать старших и уважать отца своего.
– Правильно тебя воевода Свенельд наставляет, – хмыкнул Владимир и одобрительно проговорил: – Свенельд – сильный старик. Моего отца закалка. И верный он…
На этом Владимир замолчал, так как ему некстати вспомнилось, как Свенельд яростно защищал Ярополка. Но вспоминать об этом было ни к чему. Видно, Святополк будет и дальше молчать, а чрезмерно обижать пока его не стоит. Ведет себя скромно, и этого достаточно.
Святополк вежливо поддержал разговор:
– Свенельд низко кланяется тебе, отец. Он мне много помогает. Он верный друг.
Владимир вспомнил, что Свенельд, не скрывая, говорил, что Владимир не достоин великокняжеского звания, и потому не любил его. Святополк лгал, – строптивый воевода не стал бы передавать поклоны Владимиру. Святополк лгал, но другого он не мог и не имел права говорить.
Владимир сделал вид, что спохватился.
– А ты чего не ешь, сын? – заботливо спросил он и обвел стол широким жестом руки. – Наливай молока, бери пироги. А если хочешь что другого, говори. Я велю – принесут.
– Спасибо отец, – скромно потупив взгляд, проговорил Святополк. – Я малым довольствуюсь. Вино не пью.
Святополк налил в ближайшую чашу молоко и отломил небольшой кусочек пирога. Пирог оказался с рыбой.
Владимир вспомнил, что Святополк отказался смотреть на пляски голых девок, и хмыкнув в уме, – монах! – бросил на пасынка пытливый взгляд и спросил:
– А ты случайно в монахи не собираешься?
– Нет, отец, – смиренно ответил Святополк, пряча глаза и откусывая от пирога совсем маленький кусочек. – Я – князь, Божьей и твоей волей. Но будет ли другая воля, твоя… или Бога… я ее исполню.
– Понятно, – проговорил Владимир и стал пить молоко из серебряного стакана большими глотками. Допив молоко, он отодвинул стакан в сторону и, странно посматривая в сторону, спросил:
– Скажи, Святополк не беспокоит ли твои земли польский король Болеслав?
Святополк машинально проследил за взглядом Владимира. В темном углу под небольшой греческой иконой трепетал чуть живым цветочным лепестком красный огонек лампады. По освещенному слабым светом лицу стекали красные кровяные потоки.
