Несколько раз в день у Камня Помазания службы. В остальное время люди раскладывают на камне вещи, которые станут тут святынями. Кто-то скромно кладёт носовой платочек или головной платок, другие приносят целые сумки вещей, десятки платков, свечей, иконок, чёток и даже еду. А почему нет, у каждого свои молитвы в этом месте, свои заботы. Когда людей в храме немного, и на камень долго ничего не кладут, на нём густо выступает миро, оно благоухает запахом невероятных цветов. Миро собирается много, оно заливает щели и ложбинки этого шероховатого розового камня, почти правильной геометрической формы, где-то полтора метра на три. Проведешь по нему рукой, она легко скользит по маслянистой жидкости, летит, чудо – камень плачет неземной слезой миро. Мой впитавший эту благодать платок несколько месяцев сохранял чудный запах.
Совсем рядом слева от Камня две крутые узкие мраморные лестницы возносятся на Голгофу, по одной люди поднимаются вверх, по другой спускаются. Обыденная дорога из потёртых двух десятков достаточно измазанных мокрыми башмаками ступеней – и человек оказывается в горестном месте, на границе Нового завета, соединяющего его с Богом. Плохая погода сделала своё дело, на Голгофе только один человек – строгий греческий монах – читает про себя духовную книгу, отвлекшись на секунду, чтобы дать нам свечи, он снова погружается в чтение.
Небольшое пространство, крест с нарисованным телом распятого Иисуса среди сплошной позолоты украшений на иконах, яркие красочные дорогие лампады, и под всем этим – внизу, куда можно приползти только на коленях, круглое отверстие в скале, в которое был вставлен Его Крест. Ещё несколько мокрых от непогоды паломников следом за нашей семьёй благоговейно опускаются на колени, чтобы прикоснуться к месту водружения Креста.
Господи, почему же так тяжело? Стою на Твоей Голгофе и испытываю страшный стыд. Прости, у памяти Твоих Страданий остро чувствую себя животным человеком, бесконечно несовершенным. Какой-то мудрый человек вынес ящик-подсвечник о здравии прочь в сторону от сияющего алтаря распятия на Голгофе, в темноту, в проход. У Распятия только свечи об упокоении, молитва о тех, кто уже готов к суду. Что мы, живые, можем просить у Тебя в этом святейшем месте? Когда голову тяжело поднять от стыда. Помилуй, Господи, помилуй. Ты бесконечно добр, вот и апостола Петра простил, когда тот отказался от Тебя. Страшно подумать, сколько раз, сама того не ведая, за прошедшую жизнь я отказывалась от Тебя своими поступками. Я часть того самого человечества, что ходит веками по этому городу и по всей Земле и кричит – «Распни Его», – что сейчас продолжает страшно воевать и лютовать на Земле. Этот первородный грех, он на мне, на всех моих родных. Его не замолить, это, как по Твоим словам из Евангелия, возможно исправить только Богу. Прости за всё несовершенство, я поставлю пахучие свечи в тёмном коридорчике слева от Голгофы и поплачу от стыда, горя, вдохновения, радости от предвкушения Твоего Воскресения, немного позавидую монаху, что вечность читает здесь свою духовную книгу. И решу для очищения приходить сюда каждый день, пока буду в Иерусалиме.
К закрытию, когда храм совсем опустел, приехавшие на автобусах паломники поспешили разъехаться, боясь плохой погоды, ушли в дождь группы пеших туристов, кутаясь в куртки и прикрываясь зонтами. За полчаса до закрытия храма на лавке у ворот появился пожилой ключник-араб, который каждый день следит здесь за порядком. Из года в год он по утрам открывает двери храма, а вечером их закрывает, как до него делали многие поколения его предков. Именно этой семье когда-то вручили ключ от Храма Гроба Господня, вот теперь века он переходит от отца к сыну. Уставший вечером ключник сидел тихо, думая о чём-то своём, покорно ожидая ухода паломников.
