Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий - страница 9

Хотя мальчик отлично учился, поражая своими успехами окружающих, но как и у всякого ребенка, и у него было желание развлечься со сверстниками. Однако, как сообщает Житие, Провидение, уже имея представление о будущей великой миссии Константина, решило избавить его от искушений юности. Однажды, когда дети местных аристократов забавлялись охотой, Константин также вышел с ними в поле, взяв своего любимого ястреба.

«И когда он пустил его, поднялся ветер по Божиему предначертанию и унес его. Отрок же с этого времени, впав в печаль и уныние, два дня хлеба не ел. Милостивый Бог по своему человеколюбию, не разрешая ему привыкать к житейским делам, умело уловил его – как в древности поймал Плакиду на охоте оленем, так и его ястребом. Поразмыслив о удовольствиях жизни сей, каялся он, говоря: «Что это за жизнь, если на место радости приходит печаль? С сегодняшнего дня направлюсь по другому пути, который лучше этого. А в хлопотах этой жизни дней своих не окончу»«. Так потеря сокола сделала из ребенка философа и богослова: «И взялся за учение, сидя в доме своем, уча наизусть книги святого Григория Богослова».

Однако тут в Житие происходит новый поворот сюжета (схожий, впрочем, с подобными же случаями в Житиях и других святых – что поделать, и у житийной литературы есть свои стандарты и штампы – вспомним, хотя бы, проблемы с обучением у преподобного Сергия Радонежского, описанные в его Житие): «Когда же обратился он ко многим словам и великим мыслям Григория, то не в силах постичь глубины, впал в великую скорбь. Был же здесь некто пришелец, знающий грамматику. И придя к нему, умолял и падал в ноги, предавая себя его воле, говоря: «О человек, сотвори добро, научи меня грамматическому искусству». Тот же, скрыв свой талант, закопав, отвечал ему: «Отрок, не трудись. Зарекся я совершенно никого не учить этому до конца дней своих». Отрок же опять, со слезами кланяясь ему, говорил: «Возьми всю причитающуюся мне долю отцовского наследства, но научи меня». Но тот не хотел слушать его. Тогда отрок, вернувшись домой, молился, чтобы исполнилось желание сердца его.»

Конечно же, отказ «некоего пришельца» помочь мальчику имел свое промыслительное значение. Согласись тот обучать Константина, и будущий философ мог остаться в Солуни, так и не совершив всего, что было предначерчено. Но и без этого вскоре желание ребенка исполнилась, и он смог продолжить свое обучение – в столице.

Но случилось это уже после смерти его отца, Льва, который скончался в 841 г., когда Константину было четырнадцать. Забота о семье, в которой было семеро сыновей (старшему из них, Михаилу, правда, исполнилось к тому времени 26), легла на плечи вдовы. Но ее, если верить Житию, заботила исключительно судьба младшего сына. С плачем говорила она умирающему мужу: «Не забочусь ни о чем, только о ребенке одном этом, как он будет устроен». На что тот отвечал как и полагается благочестивому христианину: «Верь мне, жена. Надеюсь на Бога, что даст ему Бог отца и устроителя такого, который благоустроит всех христиан».

Действительно, Бог дал «устроителя» не только Константину, но и его старшему брату Михаилу. Их отец был хорошо известен при императорском дворе, где у него был высокопоставленный покровитель, Феоктист Патрикий Логофет, придворный евнух императрицы Феодоры и хранитель государственной печати. Феоктист, как друг семьи, приехал на похороны Льва в Солунь, где, видимо, и познакомился с сыновьями умершего друнгария. Существует предположение, что друнгарий Лев был ранен во время сражения, а среди его заслуг было, якобы, и спасение жизни малолетнего императора-соправителя Михаила III. Именно поэтому его погребение удостоил своим присутствием высший чиновник империи, а его сыновья были фактически взяты на попечение государства.