Связанные стрелами - страница 6



В нескольких сотнях метров от дома я ныряю в переулок, потом в другой, и понимаю, как сильно отличается этот район от нашего. Большинство окон в домах заколочены, другие завешаны одеялами. Разоренные квартиры на улочках Рима видно по выбитым окнам и дверям. Люди здесь настолько боятся выходить из своих жилищ, что устроили помойку прямо на улице, бесчисленные мусорные пакеты стоят у дверей. Света практически не видно. Неудивительно! Эти семьи рассчитывают, что пару досок на окнах спасут их от бешеных банд. Но спасаю эти семьи я, рискуя своей жизнью каждую ночь.

В узком переулке до меня доносится чей-то душераздирающий крик. Не думая, я устремляюсь на звук, одновременно снимая лук со спины. Стараюсь двигаться бесшумно, чтобы не спугнуть бандитов, крадусь, как пантера, которая неумолимо настигает и вот-вот схватит свою добычу. Выглянув из переулка, вижу перекресток, который освещает всего один тусклый фонарь. Мой взгляд перемещается на группу людей чуть поодаль от источника света. Я стараюсь разглядеть и понять: мародеры ли это? У них есть одна отличительная особенность. Все ребята, которые вошли в преступную группировку, думая, что они слишком крутые для обычной жизни, носят черные толстовки, на спине которых намалеваны два красных креста, пересеченных между собой. Я замечаю такой крест, затем считаю: еще два, три… Мое дыхание перехватывает: четыре мародера окружили молодую женщину, на руках которой младенец, завернутый в белое одеяло. По лицу несчастной текут слезы, она кричит и пытается вымолить у бандитов жизнь для себя и ребенка.

Я вспоминаю тот день, когда один из них убил отца на наших глазах, пока он пытался также вразумить мародера. Наверное, это дает мне уверенность: я не перестану бороться с ними, пока не истреблю каждого, черт возьми, гребанного мародера! Несколько секунд на обдумывание плана. Медлить нельзя, иначе на моей совести будет две жизни – молодой женщины и ее ребенка. Я выхожу из тени. Мой взгляд устремляется на мерзкие руки одного из них. Он лезет под платье девушки. Заметив меня, негодяй потянулся к ножу. Остальные обернулись, их пустые взгляды остановились на мне.

– У нас сегодня джекпот! – сказал один, расплывшись в улыбке. – Сразу две! Мы можем поделить их на четверых, Никола! – говоривший явно возбужден и предвкушает это.

– Либо вы убираетесь отсюда, – говорю я так смело, как только могу, но в глубине души понимаю, что справиться с четырьмя здоровыми парнями у меня вряд ли получится, – либо я пущу каждому из вас стрелу в тот орган, которым вы хотели сейчас воспользоваться! – пока говорила, лук уже не за моей спиной, а стрела нацелена на бандитов.

– У нас горячая штучка, Мартино, слыхал? – и по тихому переулку эхом раздается гогот четверых парней, который давит мне на барабанные перепонки. – Ты хочешь сначала поиграть? О, так это мы с удовольствием устроим, а то уже, по правде говоря, задолбали слезы этих тупых шлюх и мольба о пощаде, – глумится один из них: – «О боже, отпустите, я ничего не скажу, о боже, не убивайте, пожалуйста!» – кривляясь, повторяет он слова девушек, передразнивает он жертв.

– Вы омерзительны, – говорю я и запускаю стрелу в одного из мародеров. – Беги! – мой голос срывается на крик, и растерянная мать, секунду подумав, прижимает ребенка к груди и устремляется из переулка.

Сейчас я молюсь Господу Богу и благодарю его за то, что с раннего детства занималась стрельбой из лука и всегда была уверена в своей меткости. Стрела летит прямо в одного из подонков. Всю улицу оглушает его вопль, а через секунду он бранится и сыпет проклятьями, держась за ногу. Оставшаяся троица с грозным рыком устремляется ко мне, пытаясь схватить, но я двигаюсь быстрее. Целюсь во второго, и в этот миг меня накрывает гнев: за отца, за беззащитную девушку с ребенком, за Алессию, за всех невинных людей и женщин, над которыми они надругались. Я стреляю прямо в грудь одному из гадов. Он заваливается на бок, держась руками за конец стрелы, уголки его губ вздрагивают, будто в улыбке, изо рта вытекает струйка алой крови. Отличный выстрел! Подонки орут, в их глазах ненависть и гнев.