Сын гадюки - страница 45

Тэхи поселила Меку в своем доме. Девушка из кано спала на лежаке, который раньше занимал Чаушин. Мека не раз останавливала Тэхи от необдуманных попыток пойти и все рассказать:

– Чаушин должен знать, что я его мать, – причитала Тэхи, мечась по хижине.

– Если ты расскажешь, он узнает об этом, но не почувствует себя твоим сыном, – голос Меки был как обычно мягким и успокаивающим. – Ему нужно вспомнить это, а не услышать.

– Если честно, – с грустью призналась Тэхи, глядя в окно, на хижину Уомбли, из которой вышел Чаушин и направился в свой маленький домик, – я боюсь, что он вспомнит, какой я была матерью. Мне стыдно.

– Стыд – глупое чувство, – Мека встала рядом с Тэхи и проводила взглядом своего беспамятного спасителя. – Он заставляет людей себя ненавидеть. Но кому от этого лучше?

– Наверное, никому… – задумалась Тэхи, – никому. Просто я места не могу себе найти, пока Уомбли там что-то шаманит, пытаясь вернуть Чаушину память о том, как я испортила его детство.

– По крайней мере тебе есть чем заняться.

– Чем это? – не поняла Тэхи.

– Ты сказала, что не можешь найти себе места, но даже не начинала его искать.

В тот вечер, когда Чаушин вспомнил имя любимого бизона, Тэхи еще долго разговаривала с Мекой о том, что такое «свое место» и как его ищут, а Сын гадюки вернулся домой и при свете луны заметил маленькую белую точку в уголке хижины, которая раньше на глаза не попадалась. Он подошел ближе и поднял с земли острый клык. Эта находка стала отправной точкой в цепочке внезапно вспыхнувших воспоминаний: о детстве, о матери, о том, почему его зовут Сыном гадюки.

На следующее утро Чаушин повел бизонов на выгул. Сидя в тени баобаба, он разглядывал их и вспоминал имена, повадки. Подойдя к Зеркальному озеру, Сын гадюки зачерпнул воды и, утолив жажду, сказал стайке колючих рыб:

– Привет, ребята!

Те выстроились в форме человеческой руки и начали покачиваться из стороны в сторону, словно кто-то гигантский машет Чаушину из-под воды:

– Я тоже рад вас видеть! – ответил Сын гадюки и вернулся в тень, на край поляны.

Вокруг было тихо. Как-то непривычно и подозрительно тихо. Чаушин бывал здесь много раз, но ни разу не ловил такой тишины, потому что всегда кто-то говорил в его голове. А теперь этот кто-то умолк на веки вечные. Чаушин наслаждался тишиной и спокойствием, глядя на бизонов. Затем заметил, что их тени начали становиться все длиннее и длиннее. В его прошлом это означало, что пора возвращаться. Солнце клонится к закату. Сын гадюки привел стадо обратно в деревню. В это же время в поселение со стороны Бескрайних саванн вернулась нашедшая себя Тэхи.

– Привет, мама, – сказал Чаушин как-то холодно.

– Значит, ты все вспомнил? – Тэхи растерянно остановилась в нескольких шагах от сына, не решаясь подойти ближе.

– Пока не все, брешей в прошлом достаточно.

– Я попрошу меня извинить, – дрожащим голосом начала Тэхи, – за все, что тебе пришлось от меня натерпеться.

– Извинения приняты, – тон Чаушина был холодным и отстраненным.

Тэхи нерешительно сделала шаг в сторону сына.

– Но я тебя не прощаю. Пока не готов… – сказал он и ушел в сторону своего маленького домика.

– Справедливо, – опустив голову, прошептала мать Чаушина.

Встав перед дверью своей хижины, Сын гадюки вспомнил, для чего вообще построил себе дом – чтобы запираться в нем от матери. Он долго не мог уснуть, ворочался, думал о своих словах, почему не прощает ее. Это не было умозаключением, это было констатацией чувств. После всего, что произошло, было недостаточно одних извинений. Ответа на вопрос, чего было бы достаточно, Чаушин не находил. Ворочался половину ночи, гонял по кругу воспоминания всего, что было между ним и Тэхи, пока наконец сон не забрал его из этих болезненных сцен в свои мягкие объятия.