Беренмут как всегда ничего не объясняла, видимо считая, что все окружающие и так должны были её понимать. Нефертити же и не думала что-то уточнять, зная, что поток мысли сначала стоит переждать, а потом сестра и сама сможет взять себя в руки.
– Он вообще на человека не похож! Холодный, мрачный, склизкий какой-то. Или мокрый, Гор его разберёт! Слушай, Сменхкар конечно тот ещё кот блудливый и блохастый, но как питомец всё-таки лучше принца будет.
Раньше Неф уже давно бы возмущённо восклицала «Беренмут!» и пыталась бы заставить сестру замолчать, теперь же спокойно разливала вино и нарезала фрукты. Почти две недели стресса не прошли даром, все лишние эмоции покинули старшую из сестёр и сейчас она вновь надевала на себя уже немного позабытую маску «украшения Двора». И с каждым отточенным жестом она ощущала себя всё более и более защищённой. Как будто внезапная слабость младшей сестры внезапно вернула уверенность самой Нефертити.
– Да перестань ты себя так вести! Нефертити, очнись! – Беренмут подскочила к сестре, и попыталась было тряхнуть её за плечи, но Нефертити внезапно всунула ей в рот добрую половину апельсина и силком усадила на лежанку.
– Я-то как раз очнулась, дорогая сестра. В конце концов, не я устраиваю истерику на всё поместье лишь из-за того, что что-то пошло не по моему плану.
– … – Беренмут негодующе посмотрела на сестру, сквозь зубы втягивая в себя апельсиновый сок, грозящий заляпать ей всё лицо.
– Ты же не думала, что любой жрец действительно может легко влезать в жизнь Двора?
Младшая закатила глаза, прожевала наконец фрукт и принялась объяснять всё своей «недогадливой» старшей. Из всего обозначенного выходило, что ничего страшного, конечно же, сделать Фараону и его семье нельзя, но если очень постараться, то можно уловить «цвет, звук, запах ну или что-то похожее», что исходит от любого человека. И оно редко, очень редко меняется. А ещё реже оно меняется радикально.
– Так вот, принц Аменхотеп такой, немного шершавый, тёплый, пахнущий маслами. Я его хорошо помню, ещё с нашего плаванья! Его планы и мысли на языке всегда оставляли такой кисло-перечный вкус… но сейчас всё совершенно не так. Сейчас принц это холодная тёмная пещера, что пахнет сыростью и затхлостью. Совершенно неподвижная и неизменная, будто и не мыслит совсем…– Беренмут поёжилась. – А самое странное, что иногда он опять тёплый и простой. Его мотает как облака по небу! Я такого никогда не видела.
– Может он как Тутмос? Вот уж кто точно странный.
– Неф, я Тутмоса знаю всю жизнь, Тутмос не странный, он просто двуликий. Одновременно двуликий, понимаешь?! А Аменхотеп вообще не Аменхотеп какой-то!
– Ладно, хорошо, я поняла что это странно. Я буду осторожна, правда. Ты мне лучше вот что скажи, ты вроде не мысли подглядывать ходила, а вопросы задавать? Или так и не решилась? – напомнила Нефертити то, что на самом деле волновало её даже больше внезапных изменений принца. Всё-таки лет прошло уже не мало, сестра вполне могла что-то путать, да и сам юноша мог пережить что-то, что здорово его переломало.
– Я спросила. Он сказал, что если ты подходишь Египту, то и ему ты подходишь.
– Идеальный ответ принца, – Нефертити недовольно нахмурилась. Её всё таки хотелось чего-то более человеческого. Да и стоило ли Беренмут десяток дней караулить Аменхотепа ради этой ничего не значащей фразы?
– Ну не знаю… обычно все эти ритуальные ответы врут. Он не врал. Как будто он и правда собирается не сам на тебе жениться, а отдать тебя стране, – растеряно отозвалась жрица.
