Не стерпел и вышел в море…
Некоторое время он чувствовал себя нормально, тешил себя мыслью, что выпрямится, вырулит, дальше все пойдет по-старому, но через пару недель таинственная холодная хворь вновь обозначила себя. Поразмышляв немного, Шмелев решил не обращать на нее внимания, а существовать вместе с нею и дальше идти вдвоем. В конце концов, если захочет – отцепится.
Иногда обходилось без осложнений, иногда приходилось глотать обезболивающие пилюли – всякое было, в общем, но запланированных походов в океан он не отменил ни одного.
На этот раз он решил сходить на кальмара. Стоял октябрь, самое начало, теплые дни, кальмар должен был не просто клевать, а брать нахраписто, с лёту, у него наступала пора любви, моря и заливы в такое время делались веселыми, шумными, волны иногда взрывались громкими таинственными брызгами, словно бы попадали под небесный дождь, потом стихали до следующего брызгопада. Шмелев любил рыбалку на кальмаров.
Отходил «Волчанец», как всегда, от Змеинки – причала, для береговых дел не особо приспособленного, но главное было не это, а совсем другое – тут и глубина была подходящая, и подъехать на машине можно было к самому борту, и народ обитал на причале незлобивый – и прикрыть мог, и бензинчиком выручить, и стопку водки налить, если кто-то сильно продрог, и даже кредитную линию до получки открыть… Шмелев держался здешних причалов – нравились они ему.
Отходили поздно. Вечер уже перешел в ночь. Воздух был теплый, гудел от разных звонкоголосых жуков, цикад, прочих летающих и нелетающих обитателей ночи. Владивосток – город южный, тут водится живность, которая в России лишь где-нибудь в Сочи и обитает, и если бы не океан, не ветры, которые приносятся из бескрайних вселенских просторов, жизнь здесь была бы как в Сочи, ничем не отличалась.
Стоило немного выйти из-под прикрытия берега, как теплый воздух исчез куда-то, растворился, из черноты ночи подул ветер – поначалу слабенький, едва ощутимый, потом он усилился и сделалось холодно. Шмелев стоял за штурвалом, неспешно крутил его, помощников на «Волчанце» было немного, только один человек – опытный моряк Гоша Кугук, который в любую погоду, даже в мороз, признавал лишь один вид одежды – тельняшку.
Даже если на улице будет трещать мороз и свистеть лютый ветер, Гоша все равно выйдет из дома на улицу в тельнике, да на голову наденет старый танкистский шлем… В исключительных случаях может натянуть на себя две тельняшки, говоря при этом, что в двух одеждах он чувствует себя, как в шубе, даже лучше, чем просто в шубе.
Гоша был на «Волчанце» всем (кроме капитана) – и механиком, и мотористом, и палубным матросом, и трюмным, и старпомом, и… – всем, в общем. Раньше он плавал на больших судах, ловил рыбу, а сейчас на большие суда его уже не брали… Да и не тянуло Гошу туда.
Вскоре ветер, облизывавший береговую кромку и щедро угощавший судно холодом, утих, тепло вновь взяло свое и туристы, сгрудившиеся на палубе, перестали стучать зубами…
Прожектор, вспарывающий широким лучом темноту, будто мечом, кромсал пространство без всякой пощады, иногда под днище катера подкатывала волна и судно громко, всей тяжестью прикладывалось о воду, двигатель бубнил что-то возмущенно, кашлял, грозясь умолкнуть, но быстро приходил в себя, и «Волчанец» продолжал двигаться дальше.
Шел Шмелев по памяти, карта не была нужна ему, думал о своей жизни, в которой много чего было, и хорошего и плохого, – и через час с небольшим хвостиком уже находился на месте.
