– Ну, вот чё, вояки, – сурово сказал спутникам своим Яваха, – помощнички из вас, я гляжу, аховые. Даром что с виду здоровы́, а на вас понадейся, не снесёшь и головы. Н-да-а… Я вечор сам мост сторожить иду. А вы не спите! В полной готовности тут сидите! Чую я, битва у меня будет страшная… Как услышите свист, так тут же на помощь мне поспешайте – да не шибко-то мешкайте! Не успеете – мне мат, а вы врага тем более не одолеете. Факт!
Ладно. Сказал Яван и спать завалился, потому как уже утро настало, и Смородина вновь пламенною стала.
Проснулся он не сразу. Чует, в теле ломота какая-то, усталость… Ещё бы, две ночи кряду с чертями биться – не мудрено тут и умориться. Ну а чё ты будешь делать – тело оно и есть тело: роздыху ему бы дать, да где ж время взять?
Перекусили братья припасами остатними, на огненну реку поглазели, песен опять попели, а тут и вечер подходит, очередь Явана идти выходит.
– Дай рубаху что ли… – приказывает он Гордяю. – А то как-то неуважительно голяком встречать дорогих ворогов.
Гордяй снял рубаху с себя нехотя и протянул Явану; тот напялил её кое-как, повёл плечами, и раздался треск – рубаха разошлась по швам на могучем Явановом теле.
Яван улыбнулся, взглянул весело на Гордяя, а у того на лице недовольное выражение сквасилось.
– И шелом тоже давай!
Гордяй потопал в дом и вынес оттуда шлём. Яван надел его на голову и удалился.
– Мог бы и так идти… – пробурчал Гордяха себе под нос. – А то мёрзни тут…
– А ты к речке сходи, погрейся, – Смиряйка ему советует.
– Да пошёл ты!.. – замахнулся на него Гордяй. – Глаза бы мои эту Смородину не видали!
– Ну, тогда спать давай завалимся!
– Вот это другое дело… Идём, братень!
И они вошли в домик и захлопнули за собой дверь.
А Яван, как к мосту притопал, так поднялся сразу на горку, чтобы улучшить обзор, и присел на камень. И сидит себе, отдыхает… Через часик-другой глядит – речка уже остывать стала, пламенем полыхать перестала.
Тут вдруг невдалеке ворона каркнула. Яван туда посмотрел – что за хрень! – никого вроде нету. Назад поворотился, с удивлением глядит, а откуда ни возьмись, – прям из воздуха, кажись, – старушка странная пред его очами и появись.
– Здраствуй, Яван-богатырь, Коровий сын! – прошамкала скрипуче она.
– Здорово живёшь, старая кочерыжка! Кого здесь пасёшь? Часом не меня ли?
– Может тебя, может не тебя, а может так само тута гуляю…
– А-а! Ну и гуляй себе мимо. Ты мне тут без надобности…
Яван тут с хрустом потянулся и принялся разминать себе правую руку.
А старуха ему:
– Чай устал небось биться да драться? Хе-хе!.. Ну, да я тебе помогу, силы твои подкрепить смогу. Накося, болезный, испей чудо-бурды моей славной, чтоб усталость-то поунять. Дюже она полезно для людей. Ей-ей – пей, не робей!
И бутыль ему большую протягивает, а сама пристально так в глаза его заглядывает. Посмотрел и Яванушка в старухины очи, а они почему-то темнее ночи – чёрная в них пустота в жутком мраке одна разлита. Не по себе вдруг Явану стало, аж поёжился он и плечами зябко передёрнул.
– Не-а, – отвечает он старухе, усмехнувшись. – За предложение, конечно, благодарствую, да я ведь, бабуля, Яван Говяда, и мне бурды-то не надо. Мне бы выпить молока, чтоб усилилась рука!
Никаких чувств лицо старухино, кажись, не выражало, а всё ж таки тень едва заметного недовольства по нему пробежала.
Тут позади Явана ворона опять как каркнет. Посмотрел он туда скоро – а и нету там никого! А когда назад поворотился, старушенции уже и след простыл. Пропала, старая, как не бывала.
