Будил их Ваня, будил, и орал на них, и теребил – а всё-то попусту, побери их пёс! Покамест Ваньша к Смородине сонь этих не отнёс и в водичке студёной не искупал, и не думали они, обалдуи обдолбанные, просыпаться. А как только в реку смертельную они окунулися, то живо оба очнулися и выскочили на берег словно ошпаренные. Уж больно их телесам вода ледяна показалася.
– Утопить бы вас как паршивых щенят, – сказал с упрёком Ваня, – да жалко, братья ведь как-никак…
Рассказал он им вкратце о случившемся, и пошли они к мосту калёному. Приходят, оглядываются кругом – что, думают, за диво такое? – нигде бой-девицы нетути! Вона конь убитый лежит, вон оружие покорёженное валяется да доспехи, а её самой – нет как нет. Не иначе как испарилася, или дёру оттель дала. Вот такёшенькие-то дела…
Всю округу Яваха потом облазил подчистую, да только впустую. Пропала куда-то дева-красава, будто и вовсе там не бывала. И как вымерло всё вокруг – ну ни одного нигде живого существа. Только ворона большая на сухом кусту сидит, вредно покаркивает да чёрным оком на людей поглядывает. Кинул Яван в неё камнем в сердцах, но чуток не попал, промазал. Ворона тогда с куста шарахнулась, во всё горло заорала, а потом в небеса взвилась и за реку устремилась.
– Давайте-ка живо едем! – сказал Яван угрюмым брательникам. – Покуда мост ещё стылый, а то река опять вспыхнет, и придётся нам ещё одну ночь тут дрыхнуть.
Мигом они собрались, воды в баклаги набрали, сами умылись, коней напоили и к мосту, некалёному пока, заспешили.
Глава 4. Через чёртову черту – на сторонушку на ту
Только добрались они до моста, как Гордяй на Явана глянул, и его спрашивает:
– Эй, Ванёк, а куда делся твой перстенёк?
Ванька хвать – нету на руке перстня Праведова! Никак, говорит, обронил его где-то, – когда, видно, сражался, али, может, где-нибудь в домике завалялся.
И братьям наказывает:
– Вы меня, братухи, обождите и на ту сторону скакать не спешите! А я мигом оборочуся…
Отошёл он от моста чуть подалее, где битва с богатыркою у них была жаркая, и принялся всё подряд обшаривать. Пошукал Ванюха чуток, поприглядывался, всё вроде осмотрел – ну нету нигде дедова перстня! Начал он даже пыль дорожную ворошить, да где там – пустая затея. Взял тогда Ванюха и доспехи снятые перетряхнул. И тут вдруг слышит – дзинь! – что-то в шеломе звякнуло. Опрокинул он его живо – и что бы вы думали, там было? Не, не искомый перстенёк, и не металлическая заклёпка, а выкатилась Явану на ладонь… девичья серёжка. Была она забавная, золотая да изощрённо сработанная, а в самой её серёдке камешек красненький ярко поблёскивал.
– Ну что, нашёл что ли, Ваня? – Гордяй, зевая, Ванька́ пытает.
А тот головою в ответ качает.
– Не-а, – вря, отвечает, – тут лишь какая-то фигня. Нету перстня.
А сам, не долго смекая, серёгу эту в кармашек сумки кидает и к домику с горки сбегает. Вот подходит к нему, прислушивается – чё, думает, за ерунда! – навроде как в хатке некие голоса разговоры гундяво разговаривают? Яваха тогда вперёд на цыпках подкрался да ухом своим к дверям прижался. Ё-моё, слышит – точно балакают!
Он тогда в щёлку-то оком глядь – ах ёж ты ж твою в передрягу! – расселися на лавках три страхолюдины ужасных, вроде как видом бабы, да каждая из себя хуже жабы: морды у них бледные, глаза вредные, волосы косматые, все весьма усатые, из слюнявых ротищ жёлтые торчат зубищи, а кожа у них как корища шершавая, да вдобавок ещё и прыщавая. Н-да, этакие раскрасавицы, видать, чудам-юдам только и могут понравиться…
