Манфред натянул поводья, развернул коня и едва не задохнулся от досады: его юный противник не был повержен. Мало того, он гарцевал перед трибуной, демонстрируя победную улыбку. Альмейда помахала рукой юноше, устоявшему против прославленного воина.
Герольд объявил ничью.
Этого Манфред стерпеть не мог, он подскакал к своему шатру. Оруженосец кинул ему новое копье. Ловко поймав его, рыцарь из Кобурга ринулся к Симеону и ударил его по щиту, снова вызывая на бой.
– Бьемся до победы! – крикнул он.
Толпа снова затихла, а затем по рядам зрителей прокатился недовольный ропот: мальчишка заслужил ничью. Симеон растерянно оглянулся на других рыцарей. Те старались на него не смотреть. Всем было ясно: отклонить вызов, значит, признать поражение. Симеон двинул коня на исходную позицию.
Альмейда схватила отца за рукав:
– Отец, вели им остановиться. Негоже опытному рыцарю…
Дитмар выдернул руку:
– Таковы условия. Манфред поклялся победить всех рыцарей Урсмарки.
Снова раздался сигнал. Всадники помчались навстречу друг другу. Манфред улыбался. «Какая у него нехорошая улыбка. Как будто жабу бросили за шиворот», – подумала Альмейда, и в этот момент копье Манфред дернулось вверх и угодило Симеону из Торна в шлем. Он вылетел из седла и грохнулся оземь. Щит отлетел в одну сторону, копье в другую. Толпа ахнула. Альмейда и Агата невольно вскочили на ноги. Манфред развернул коня и шагом двинулся к поверженному противнику, к которому уже бежали герольд и еще двое организаторов турнира. Они склонились над Симеоном и сняли с него шлем. Лицо юноши, практически подростка, было мертвенно бледным, губы почти побелели, пустые глаза смотрели в никуда. Герольд ощупал Симеона и тихо произнес:
– Сломана шея.
Герольд посмотрел на Манфреда. Манфред спокойно встретил его взгляд, а потом внезапно подал коня вперед. Герольд едва успел отскочить.
– Это вышло случайно. Конь оступился, и копье дернулось вверх. Бывает. – Манфред еще раз в упор посмотрел на герольда, который был не в силах что-либо ответить. Затем рыцарь слегка пришпорил жеребца и подъехал к трибуне Дитмара. Он поклонился Альмейде:
– Я смиренно прошу у моей Дамы сердца платок.
За его спиной несколько человек уносили тело Симеона. Кто-то уводил под узды его коня, который поднял морду и жалобно заржал.
Дитмар наклонился к Альмейде, которая сидела, опустив голову, и прошипел сквозь зубы:
– Он победил – бросай!
Больше всего Альмейду поразило спокойствие Манфреда. Почти безмятежность. Как будто ничего не случилось. Как будто он только что не отправил к праотцам мальчика, который годился ему в сыновья. Все видели, что он поднял копье против правил! Ее маленькие кулачки сжались так, что побелели костяшки пальцев. В груди поднялась неведомая ей доселе волна гнева, столь внезапная, что она не смогла удержаться и, резко вскинув голову, крикнула неожиданно для самой себя:
– Убийца!
Толпа вздохнула, а затем неистово поддержала этот призыв к справедливости:
– Убийца! Убийца! Убийца!
Кровь бросилась Манфреду в голову, ярость затопила его, как водный поток, прорвавший плотину. Он обернулся на крики толпы. Затем дернул поводья, дал скакуну шенкелей и направил его прямо на зрителей, опустив копье. Ноздри боевого жеребца раздувались, он плевался густой белой пеной, храпел, дико вращал глазами. Закованный в броню всадник ринулся на ряды безоружных крестьян и ремесленников. Еще секунда и он врежется в них на полном скаку. Раздались испуганный вопли, а затем люди бросились врассыпную, расталкивая друг друга. Манфред осадил коня и закричал им вслед:
