Хусен ничего не видел, не слышал. Он думал об отце, который, видать, все еще просит не оставлять его – ведь петухи-то не умолкают!
Но вот среди петушиного гомона прорезались отдаленные людские голоса – звуки зикара.
– Уже возвращаются, – сказал Эса.
А петухи все кричали.
«Неужели люди оставили там дади одного, не взяли с собой? – лихорадочно ломал голову Хусен. – И почему только петухи слышат его крик?»
На улице раздался конский топот. Вслед за тем показались казаки. Двое во главе со старшиной Ази завернули во двор Беки, а двое других, обогнув двор Гойберда, выехали на другую улицу.
Дауд стоял внешне безразличный ко всему. Испуганные старики суетливо поднялись со своих мест. У белобородого нижняя челюсть так дрожала, что казалось, будто он непрерывно шепчет молитву и перебирает при этом четки.
Не произнеся ритуального приветствия «салам алейкум», Ази в упор уставился на Дауда.
– Не двигайся с места! Двор окружен! – скомандовал он.
– Здесь ничего такого не произошло, чтобы надо было окружать двор, – спокойно сказал Дауд.
– Не разговаривать! А ну, подойди поближе!
Ази разговаривал смело. Ведь рядом были казаки.
– Руки вверх! – рявкнул один из казаков и, повернувшись к своему напарнику, добавил: – Обыскать!
Тот спешился и подошел к Дауду. Рывком он сорвал с него пояс с кинжалом, после чего ощупал с ног до головы, но, ничего не найдя, спросил:
– Где твое оружие?
– Человек я мирный, ни с кем не враждую, зачем мне оружие! – ответил Дауд.
Вообще-то у Дауда была винтовка, но вчера, придя сюда, он на всякий случай завернул патронташ с винтовкой в мешок и закопал в сарае.
– А ну, связать ему руки, – скомандовал верховой казак. – Узнаем, какой ты мирный человек.
– И еще узнаем, из-под какого ты обрыва, – уже по-ингушски добавил Ази.
При этих словах Дауд невольно вздрогнул. Он вспомнил свой разговор с Соси. Только ему Дауд говорил про Бердыкель.
Значит, Соси – доносчик! Правда, и Гойберд был там, только он на такое не способен. Ах мерзавец этот Соси!
Когда Дауд, уже связанный, шел под конвоем казаков, Ази сказал:
– Из-за Суламбека, сына Гаравожа, пирстоп душу из меня тянет, теперь вот тебя нелегкая принесла!
– Пристав тянет, да вытянуть не может душу твою, а я ее вытрясу из тебя. И не только из тебя, еще из этой продажной суки, что живет вон в том дворе, – кивнул Дауд в сторону дома Соси.
– Ну, это мы еще посмотрим. А сейчас давай поторапливайся, там тебя ждут.
– И ты жди меня! Не забывай! Я еще вернусь за вашими душами…
Свесившись с седла, казак плетью стеганул Дауда по голове.
– Молчать!
Дауд обернулся, увидел в воротах Хусена.
– Хусен! Я вернусь! Скоро! Казак ударил еще раз.
– Сволочь, тебе же приказали молчать!
Дауд больше ничего не говорил. Казаки заторопили его. Впрочем, если он даже и сказал что-нибудь, все равно не услышать было из-за приближающегося зикара.
Улицы в Сагопши прямые, как натянутые нити. И главная улица, пересекающая все село, тоже прямая. Толпу, что возвращается с похорон, было видно еще издалека.
Казаки с Даудом свернули в другую сторону. Может, побоялись встречи с таким множеством людей?…
С кладбища возвращались еще быстрее, чем туда шли. И зикар звучал теперь уже совсем непротяжно, а очень даже отрывисто, торопливо как-то…
– Ла иллах, улилах, ла иллах, улилах… – выкрикивали люди и прихлопывали в ладоши.
Впереди толпы отдельно шли двое. Они особенно истово хлопали в ладоши и словно пританцовывали.
