Чуть помолчав, Гойберд сказал:
– Не надо было ему связываться с этим, мерзавцем Соси. От него добра не жди. Никогда не забуду, что он сотворил со мной во Владикавказе…
– Да разве только с тобой? Ты покажи мне человека, которого он. не обвесил или не обсчитал в своей лавке. Все его богатство грешное.
– Богатство, оно у всех богачей грешное, нечестным путем нажитое. Подумать только, за землю деньги берут, за богом созданную землю! Что уж может быть грешнее этого? Умные люди говорят: скоро все изменится и земля станет народной. Тогда и плату за нее брать не будут… Неужто и правда доживем до этого?
– Едва ли, – покачала головой Кайпа. – Разве такие, как Угром и Мазай, отдадут свою землю? Да ни за что!
– Отдадут, Кайпа, если забрать. Клянусь богом, отдадут. Дауд вот тоже сказал, что скоро земля будет народной. Значит, знает… Оттого и Соси на него обозлился.
– А ему-то чего злиться? Он ведь тоже покупает землю?
– Кто знает. Он теперь разбогател. Может, тоже, как Саад, начнет землей торговать?
– Что-то в этом кроется. Не зря он донес на Дауда, – пожала плечами Кайпа.
– Говорят, Дауд грозил, что еще вернется за душами Ази и Соси. Видать, есть между ними какая-то тайна! – Гойберд покосился на печку и добавил: – Посмотрим, что тогда Соси запоет.
– Эх, Гойберд, разве не видишь, какое теперь время? Богатый прав во всем. Вон Саад, осиротил моих детей и живет как ни в чем не бывало. И власти ему ни слова не говорят. Вот и выходит, что власть на стороне богатых.
– Говорят, Саад изрядно потратился, потому его и не арестовали. Старшине снес жирного барана, а пирстопу большую взятку деньгами дал.
– Со всеми снюхался, чтоб ему превратиться в кровавый комок! – проговорила Кайпа.
– Богатство, оно и в небо дорогу отыщет. Угром – друг пирстопа. А Саад сдружился с Угромом через его управляющего Зарахмета. Все это одна шайка. И язык у них общий. Ты права, Кайпа, и сила и власть на стороне богатых.
– Чтоб он сгорел вместе со всем своим богатством, проклятый! – сказала в сердцах Кайпа и пошла к печке.
– О, уже поджарился, – вырвалось у Сями, когда Кайпа открыла сковородку.
– Здорово испекся, – поспешил добавить и Гойберд, словно боялся, как бы Кайпа снова не накрыла сискал, – клянусь богом, на славу испекся!
– Я еще до света встала, – сказала Кайпа, снимая со сковороды, – да маленький не давал мне делом заняться, что-то неспокойный он очень…
Скоро испекся и второй сискал, и третий… Сями подсел поближе. А Гойберд, казалось, просверлит глазами сискал, но Кайпа пока не угощала их, даже детям еще не дала.
Вот-вот должны прийти Исмаал и Мурад с женами… Она глянула на Гойберда и не выдержала: взяла в руки горячий сискал, разломила и положила перед Гойбердом и Сями.
– Хотите, я вам рассолу налью из-под сыра? – спросила она, повернувшись к Гойберду.
Он покачал головой: мол, не надо.
Рот у него был набит, сискал оказался очень горячим, проглотить невозможно, вот Гойберд и тянул в себя воздух, как рыба, выброшенная на сушу.
Вернулся Хасан. Он водил мерина на водопой.
Отец с детства учил Хасана ухаживать за лошадью, запрягать ее… Вообще-то Хасан больше любил поиграть и без особой охоты выполнял поручения отца. Хусена, как ни странно, больше тянуло к хозяйству. Однажды, увидев, как он, приглаживая хворостины одна к другой, приводил в порядок растрепавшийся плетень, Беки не выдержал и похвалил сына: мол, похоже, из тебя выйдет хозяин. Но к лошади не подпускал, говорил, может лягнуть. Хусен не раз тайком от всех подходил к ней совсем близко – лягнет или нет? Но она не трогала его. Повернет к нему морду, посмотрит, вот и все.
