У многоопытного, битого жизнью, но осторожного в выводах советника князя Даниила Галицкого сомнения исчезли. Он каким-то шестым чувством, вдруг, поверил тайному сообщению новгородского воеводы.
– Ну, что ж добро, Родя, – так же тихо сказал Гринько. – Айда накормлю тебя, ты ж с дороги, голоднущий, небось.
Пообедав традиционной кашей с бараниной, Родий заторопился:
– Всё, Гриня, я поехал до князя Александра, в Новгород! Ждёт он меня, время не терпит!
– Один поедешь? – озаботился Гринько.
– Джуху вот возьму с собой! – ответил Родий, засёдлывая коня. – Князь должон узреть лично, что его дядька, князь Даниил Романович Галицкий, не такой уж скупой, яко о нём люди бают.
– Ну, ин ладно! – одобрил, улыбнувшись, Гринько. – Поезжай, с Богом!
*****
Уже за Псковом, после полей с житом и овсом, берёзовых перелесков с молодым ельником и попадавшихся кое-где болотин, дорога, по которой ехали Родий и Джуха, нырнула под сень сплошных, нетронутых людьми, еловых и сосновых лесов. Медно-охристые стволы мощных, в два обхвата, сосен, частоколом колонн стоявших вдоль дороги, изредка прерывались колками тёмно-зелёных елей, средь которых гигантскими свечами высились могучие лиственницы.
Как-то незаметно время подошло к победью, и, если на открытом пространстве уже летнее солнышко жарило путников вовсю, то здесь, на лесной, тенистой дороге, было тихо, умиротворённо, и даже в большей степени прохладно.
Дорожные мухи, эти вечные спутники, постоянно донимавшие лошадей и всадников, куда-то подевались, словно решили отдохнуть в тени густого подлеска и высоких будыльев кипрея с чертополохом, что уютно расположились вдоль, укатанной многочисленными колёсами телег, лесной дороги.
Из чащи леса доносился звонкий пересвист мухоловок и красногрудок, да изредка где-то дробно стучал по стволу высохшего дерева дятел-красношапочник, добывая себе пропитание в виде гусениц древоточцев. Иногда из глубины и тиши леса доносилось властное карканье ворон, чего-то не поделивших между собой.
Хорошо, спокойно, сухо. Иногда, чтобы как-то скрасить путь, Родий заговаривал с ехавшим рядом молчаливым Джухой:
– Слухай, Джуха! Вы, половцы, уж боле двух веков живёте с нами, славянами, а ты вот всё яко-то коряво баешь по-русски. Я и то вот по-тюркски лутче тебя размовляю.
– Энто твоя кажется, коназ! – усмехнулся тысячник. – Не шибко твоя чисто баять по-нашему! Иной слово мягче надо баять, тады понимай лутче….
За разговорами не заметили как дорога начала заворачиваться и спускаться куда-то в глухой урман. Стало сумеречно из-за густоты и огромной высоты елей с почти чёрными лапами, свисающими до земли. А ещё этот ельник, между стволами, довольно плотно зарос папоротниками и разным дикоросом.
Из под одной из еловых лап, вынырнул, вдруг, могучий мужик с большой суковатой дубиной на плече. За ним на дорогу высыпало не менее десятка человек, тоже вооружённых дубинами и рогатинами. Воинственно сверкая глазами и задрав вверх всклокоченные бороды, разбойнички преградили путь всадникам; весь их вид говорил, что настроены они весьма решительно.
Джуха со звоном выдернул саблю из ножен, но Родий, остановив коня, предупредительно поднял руку, спокойно сказав:
– Погодь, Джуха!
– Чево надо, бородачи! – зычно крикнул он. – Прочь с дороги! Разиньте буркала-то свои! Великокняжеский гонец пред вами!
Могучий мужик ответил густым басом спокойно, но напористо:
