…просыпаюсь.
Уже по привычке не встаю с кровати сразу же, лежу, вспоминаю, что я видел, что читал на страницах во сне.
Вспоминаю.
Прошибает пот, что-то подсказывает мне, что мастер – это я.
– Бежать надо, чего, – мастер бросает ключи в кейс, хватает куртку.
– Вы… вы тоже хотите бежать?
– Парень, ты во сне что увидел? Мастер был убит. Мастер. Так что это и мне может прилететь…
Киваю. Может.
Забираемся в машину, на всякий случай оборачиваюсь, не следит ли за нами кто…
– Отбой, парень.
Смотрю на мастера. Не понимаю.
– Отбой… не надо нам прятаться…
– А что так?
– А вот… сам посмотри… э-э-эх, парень, чтоб я еще твоим снам верил, да ни в жизнь…
Смотрю. Сам. Хрустальный шар, вернее, то, что кажется хрустальным шаром, серебристая дымка в шаре складывается в слова, то ли снаружи, то ли у меня в голове…
…к сожалению, постройки были разрушены с первой же непогодой, из чего власти сделали вывод, что нельзя доверять строительство домов специалистам из низших измерений…
Знание английского обязательно
– Вы знаете английский?
Меня передергивает. Нет, конечно, я же учителем английского наниматься пришел, где мне английский знать…
– Знаю.
– Хорошо знаете?
– М-м-м-м… не жалуюсь.
Кадровик кивает с довольным видом:
– А он вас не знает. Давайте познакомлю.
– Простите?
– Давайте… познакомлю.
Я и ахнуть не успеваю, как в комнату входит английский язык, пробирается на тоненьких ножках, протягивает мне длинную руку.
Еле выжимаю из себя:
– Э-э-э… здрассьте.
Кадровик всплескивает руками:
– Вы что, вы по-английски с ним, что вы по-русски-то…
– Э-э-э… гуд морнинг.
Английский отскакивает, недовольно фыркает.
Догадываюсь:
– Не понравилось ему?
Кадровик осторожно подсказывает:
– С произношением у вас что-то… попробуйте еще раз.
– Э-э-э… Гуд морнинг.
Английский язык сдержано пожимает мне руку. Не люблю я такие холодные рукопожатия, не люблю…
– Вот так лучше… – кадровик довольно улыбается, – а вы первый, кому он руку пожал, на остальных фыркал… что же… завтра в девять ждем вас в офисе…
Начинаю смущаться.
– Что он… что он на меня так смотрит?
Секретарша замирает в дверях:
– Не бойтесь… он вас изучает.
– К-как… изучает?
– Так… вы английский язык изучаете? Изучаете. А он вас изучает.
– Боязно как-то.
– Да не бойтесь, не кусается он… – секретарша смеется, – это же английский язык, а не английский бульдог, в самом деле!
Хочу сказать – ну, пока, спохватываюсь, говорю по-английски:
– Бай!
Английский язык не отвечает, стоит в дверях, машет хвостом, явно не собирается меня выпускать.
Осторожно спрашиваю:
– Велл?
Английский хватает меня зубами за рукав. Это что-то новенькое, он обычно на двух ногах ходит, а тут нате вам, встал на четыре лапы, машет хвостом… И главное, ни одной живой души в отделе не осталось, некому подсказать, что делать, некому цыкнуть – фу.
Если с английским языком вообще так можно обращаться, цыкнуть – фу.
Он снова тянет меня за рукав. Упираюсь.
– Не пойду я никуда, чего ты… э-э-э… Но! Но, но!
Английский язык лает мне в лицо:
– Летс… го.
Иду за ним, еще боюсь, но все-таки иду за ним, думаю, что мне может сделать английский язык, да мало ли что может сделать, только сейчас вспоминаю, что англичане нас недолюбливают…
– Не… не пойду я туда…
Смотрю на темный пустырь за городом, понимаю, что не пойду я туда, хоть режьте меня, не пойду…
– Не… не пойду.
Английский язык отчаянно машет хвостом:
– Летс го… пли-и-из, сэр…
Первый раз слышу в его сдержанном тоне что-то живое, человеческое. Кажется, он сейчас заплачет.
