Сююмбику била нервная дрожь, она накинула на плечи шёлковую шаль.
– Как это возможно, не пойдём ли мы против воли Аллаха?
– Вы хотите сказать против предначертанного Аллахом? – хитро улыбнулась Гаухаршад.
– Откуда вы знаете, госпожа? – удивилась Сююмбика.
– Нам рассказал эту историю несчастный старик, который томится в зиндане за то, что не сумел солгать хану.
– Может ли Всемогущий Аллах желать того же, что и вы? – по-прежнему вся дрожа, прошептала Сююмбика. На ум внезапно пришли прочитанные ею где-то строки: «Коли назначена судьба, её никто не обойдёт, и не помогут ни борьба, ни боль терпения, ни стон».
Сквозь затуманенное сознание пробился требовательный голос Гаухаршад:
– Я жду вашего ответа, ханум!
Ханике требовалось непременно добиться участия ногайки в их заговоре, тогда Юсуф, поддерживающий их только на словах, захочет принять активное участие в свержении русского ставленника и пришлёт воинов для защиты столицы. А Сююмбика окидывала взглядом комнату, в которой почти безвыходно провела целый год. В том был повинен хан, но могла ли она взять на себя тяжкий грех решать его судьбу?
– Я не люблю своего мужа, – произнесла она, – и не могу простить Джан-Али, но я никогда не буду его судьёй и палачом. Позвольте мне остаться в стороне от ваших планов. Будьте покойны, я не выдам ваших намерений, предательство претит мне, но прошу вас больше не испытывать моё терпение. Удалитесь же, ханика, оставьте меня!
Гаухаршад поднялась с места, она по-прежнему сохраняла непроницаемое лицо. Поклон женщины был сух, а от грузной фигуры веяло нескрываемой угрозой. В полном молчании она скрылась за дверью, но уже за порогом её лицо исказилось от ярости.
– Девчонка, – прошипела она, – глупая девчонка, ты ещё не раз пожалеешь, что выставила за дверь дочь Ибрагима!
Вечером в Пиршественной зале хан Джан-Али затеял застолье. На нём присутствовали избранные вельможи и сановники его многолюдного двора. Туда были приглашены прибывшая в Казань Гаухаршад и улу-карачи Булат-Ширин.
Роскошный паланкин ханики, который несли подобранные один к одному мускулистые невольники, встретился с эмиром Булат-Ширином на живописном берегу Казан-су. Высокопоставленные особы предпочли оставить охрану на дороге и спуститься к реке. Эмир Булат-Ширин, статный, широкоплечий, выглядевший моложе своих пятидесяти лет, украдкой поглядывал на угрюмо молчавшую почтенную женщину.
– Уважаемая ханика, – он вступил в разговор, так и не дождавшись первых слов от Гаухаршад. – Я вижу, ваша миссия закончилась неудачей.
– Должна признаться, сиятельный эмир, – это была самая крупная неудача за всю мою жизнь, – холодно отвечала она. – Никогда ещё обстоятельства не подготавливали для меня такой благоприятной почвы, но девчонка спутала мои планы бессмысленным упрямством.
– Нам стоит её опасаться? – с тревогой вопросил улу-карачи.
Гаухаршад пожевала выцветшими губами, словно заново прокручивала недавний разговор с Сююмбикой. Помолчав, ответила:
– Думаю, дочь Юсуфа не станет нам мешать. Но к ней надо приставить своего человека.
– Это уже сделано, дорогая ханика. Среди её прислуги есть преданные мне люди. – Булат-Ширин самодовольно улыбнулся и огладил свою каштановую бородку.
Ему всегда доставляло удовольствие, когда он в чём-либо опережал не менее ловкую и опытную в интригах Гаухаршад.
– На вас вполне можно положиться, мой дорогой карачи, у вас кругом свои люди!
