Иуда. Если так необходима жертва, то пусть уж ею стану я.
(ЗАТЕМНЕНИЕ)
В доме Марии. Вечер. Солнце садится за невысокие горы, окрашивая светом тревоги пространство за окном. В отдалении слышны распевы вечерней молитвы. Мария, устремив взгляд в пространство, сидит на скамье. В углу комнаты сидит неопрятный, в лохмотьях человек, в котором мы узнаём рабби из недавней сцены с Иудой. Он что-то ест из простой миски.
Рэбэ. Вот и вечер. Быстро темнеет. Оглянуться не успел, а день угас, как брошенный очаг. (Вздохнул) Вкусная была похлёбка, Мария. (Мария молчит) Я вот думаю, не запить ли её вином, а? (Не дожидаясь ответа, тяжело встаёт, подходит к столу, наливает из кувшина вино. Пьёт) Кислит. Видно, наши беды сказались и на урожае. Я вот думаю, что даже земля реагирует на наши беды. А, Мария? Говорят, что земля не чувствует. Нет, вот даже вино кислит. Что я хотел сказать? Да, хотел… Да… А ведь этот виноград всегда был сладок. М-да. Так и будешь молчать, Мария? Ох, Мария, Мария. Подумай, ведь у тебя есть ещё дети. А Иисуса, я люблю, как родного, видит Бог. Не ко мне ты отвела когда-то для учения? Да и Иосиф хотел его обучать только у меня. Помнишь? Светлая ему память. Может, твой сын прислушался бы к нему. Хотя, он же утверждает, что не Иосиф, отец его, а… Я даже произносить не хочу. Так о чём это я? Ну, да. Я его учил, нельзя отходить от священной книги, Мария. Э… Ах, да. Вот видишь, что бывает, когда забываешь об этом. Был ли ангел, как говорят люди, его отцом, не знаю. Люди, сама знаешь, многое говорят. Так в основном – пустое. Люди всегда что-то говорят. Может, и тебе немного налить? (Ходит по комнате) Бог милостив, Мария. Поверь мне. Я-то уж знаю. Говорю тебе, подожди оплакивать живого. Я ведь не враг дому твоему. Сама знаешь. Вот и я искал смысл жизни. Как сорванный лист метался в потоках ветра. Жизненные бури разметали мои волосы, разодрали одежду. Сколько раз я был на краю смерти. И что? И я искал истину, Истина… она неуловима. Её нигде нет. Как ни ищи.. Бродил по пустоши. Растерял силы. Потерял кров и доход. Но понял только одно. Всё суетно, Мария. Лишь вера ведёт нас, Мария. Вера. Господь не оставит дитя твоё.
Мария. Вера… Он верит, что он сын Божий. А я всего лишь женщина.
Рэбэ. Верно. Он вбил себе в голову, что Иосиф не его отец. Вот и о древнем Самсоне говорили, что он сын ангела. Но он не отвернулся от своего народа, а погиб, как герой.
Мария. Иисус не отвернулся от народа, он хочет всем только добра и любви.
Рэбэ. Любовь бывает только между равными и свободными. А разве наш народ свободен? Молчишь?
Мария. Он просто шёл своим путём. Ты ведь сам…
Рэбэ. Да, сам ошибался и искал. Но ответ только в священной книге. Другого пути нет. Я уже стар и понял, что нет всеобщей любви. Нет, Мария. Вот и ты сомневаешься. Но почему в нём нет сомнений? Он – твой сын.
Мария. Да, он мой сын, и я буду оплакивать его. Что мне остаётся? Неужели ты думаешь, что я не хочу спасти его?! Но как? Он не станет слушать меня. Эти его голоса… Они сильнее моего. Я буду оплакивать его, это всё, что мне осталось.
Рэбэ. Не кощунствуй. Напиши прокуратору, что он болен, что он не сын Божий, и его помилуют, Мария. И он говорит, что он – царь иудейский. Если не признать это бредом, его не пощадит ни Рим, ни Ирод.
Мария. Он утверждает, что царство его не от мира сего.
Рэбэ. Вот! Не от мира…. Он не в миру. Он болен. Больных не казнят.
