– Разговаривать будем, жена! – рявкнул Слепаков и вспомнил про стамеску во внутреннем кармане плаща. «Неужто мне суждено убить Зину?» – обреченно подумал он.
– Да чего вы приперлись тут права качать! – ерепенисто возмутилась барабанщица. – Сейчас охрану вызову, мать твою…
– Выметайтесь, девицы, пока мы проясним свои дела, – жестко распорядился Слепаков. – Быстро! Ваша эта… директриса… бандерша… Как ее?
– Госпожа Илляшевская, – испугавшись, прошептала рыженькая.
– Она знает, я был у нее.
Музыкантши молниеносно пропали, захватив виски и сигареты. Зинаида Гавриловна плакала, постанывая, глаза у нее распухли, губы размазались. Выглядела она жалко.
– Не хнычь, – сказал Слепаков, едва сдерживая бешенство и тайное торжество. – Времени у нас немного. Утри личико, а то на тебя ни одна извращенка не позарится. Между прочим, твоего любовника Хлупина я уже убил. Три часа назад, знай.
– Что ты говоришь, Сева! – взвизгнула жена. – Тебя арестуют! Зачем ты это сделал, бедный мой Сева?
– Как ты елозила с ним на постели, я видел собственными глазами в бинокль. Из квартиры напротив. Мне этот сеанс консьержка Тоня устроила.
– Это она! Это она все организовала, – горячечно забормотала Зинаида Гавриловна, ломая руки. – Она аферистка! Она ведьма! – Слепакова вскочила, рванула свои взбитые кудри с фальшивыми бриллиантами и как заклинание запела: – Антонина Кулькова, дежурная по подъезду, не пенсионерка. Прикидывается, обманывает, колдует. Ведьма, ведьма…
– А Хлупин? – злобно поинтересовался у жены Слепаков. – Он кто? Демон, дух изгнанья? Так вот, повторяю, я его сегодня убил с помощью электрического разряда через батарею.
– Ужас, – почему-то успокаиваясь, проговорила Зинаида Гавриловна. – Так ему и надо. Но тебя же посадят, Сева!
– А кто узнает? Кто докажет, что это сделал я, твой муж, Слепаков Всеволод Васильевич? Устройство с трансформатором… Автоматическое переключение… Уничтожено, утоплено в реке… Поняла, дура? И инструктор с мочальными усами пропал… Вместе водку пили… А теперь говори, как ты с Хлупиным снюхалась?
Слепаков медленно взял жену за горло и тряхнул. Зинаида Гавриловна задохнулась, закашлялась, отталкивая мужа дрожащими руками.
– Прости, прости меня… Прости, Сева, не убивай…
– Говори все, с самого начала.
– Началось с собаки. Когда сдох хлупинский бассет, Тоня… то есть Кулькова… сказала Хлупину, будто ты отравил. Хлупин нанял какого-то вора, молдаванина, чтобы он проследил за тобой и отнял у тебя пенсию. Это я потом узнала. Она Хлупина уговорила, она всех умеет уговаривать. Когда эта гнусная старуха на меня смотрит и говорит, говорит… Гундит, шепелявит… Смотрит пронзительно своими желтыми гляделками… Не могу… Понимаешь, не могу сопротивляться… Постепенно она меня убеждает. Я становлюсь как в тумане…
– А с Хлупиным? – опять спросил Слепаков, начиная страдать от ревности к уничтоженному прапорщику.
– Старуха уговорила меня подняться к нему. Объяснить, что ты и не собирался травить его собаку. Сначала мне было как-то не по себе. Но потом Кулькова настояла, и я согласилась.
– Эх, сволочь старуха, – скрипнул зубами Слепаков. – Убью тварь подлую, обязательно заколю стамеской.
– Что? – остановилась Зинаида Гавриловна. – Чем?
– Неважно. Говори, как было.
– Я подумала: ну что он мне сделает? Тем более я вдвоем с консьержкой. Поднялись. Я стала Геннадию… Я стала Хлупину объяснять. Он вроде ничего, не очень злился. А сам все с Кульковой переглядывался. То он на нее зыркнет, то она на него. «Давайте, – предлагает Кулькова, консьержка, – выпьем кофейку в знак примирения. Я, – говорит, – на кухне быстро сварю. А вы посидите пока спокойно». Я хотела отказаться, а она уже полные чашки несет. Прямо моментально сварила, как по волшебству. Ну, думаю, неудобно, выпью полчашки. Только глоток сделала, как у меня в глазах зарябило, руки-ноги ватные, ни двинуть, ни сопротивляться… Хотела крикнуть… Голоса нет… А старуха радуется, веселится… «Давай, – говорит, – Генка, разоблачай мадам и разматывай своего… Сейчас музыканьщицу мять будешь…» И стала ему помогать. Потом Кулькова сказала мне: «Если будешь брыкаться, мужу доложу, чем ты с Генкой занимаешься. Слепаков мужик сурьезный, он тебя, распутницу, из дому вышвырнет. А промолчишь, останется в тайне». Пришлось мне с того дня по вызову на одиннадцатый этаж спускаться… – Зинаида Гавриловна тихонько завыла и вся закисла от слез.
