Благостное настроение вдруг улетучилось вспорхнувшей сойкой, – впереди, за валёжиной, вся тропа была красная, кровавая, – из валёжины торчал обоюдоострый, отточенный как бритва, нож. Кто-то хорошо знал, где именно пойдут кабаны и будут перепрыгивать через эту валёжину, переползая по ней брюхом из-за своих коротких ног. Именно в этом месте и был вбит смертоносный клинок.
Через несколько шагов после валёжины, валялись растянутые кишки, видимо смешанные со снегом, но потом обтаявшие за счёт своего тепла. Ими была устлана вся тропа. Кабаны, распоров брюхо, кидались, что есть мочи, вперёд и сами же вытаптывали свои кишки из распахнутого настежь чрева, рвали их в клочья своими копытами. Чуть дальше лежала первая жертва – крупная свинья, а дальше по всей тропе чернели хребтами околевшие сородичи.
Шестнадцать штук, из них девять поросят, первогодки, ещё совсем малые. Вот это, на мой взгляд, уже не браконьерство, это варварство. Я был взбешён.
На другой же день, в конторе состоялось собрание, где присутствовали все, кто «шарился» в ближних тайгах. Я не ставил себе цель изобличить преступника, это просто бесполезно, но общим мнением такая «охота» была осуждена и, кажется, повторения не могло случиться.
Однако, на следующую зиму, во время охоты, мне снова пришлось найти место, где по копанинам, – местам кормёжки кабанов, в разных местах, валялись мёртвые молодые поросята. Подумал, что снова кто-то браконьерит, но скоро разобрался. Оказалось, это тигрица, учила молодых котят добывать себе пропитание. Точно так, как домашняя кошка, обучает свою молодежь, притаскивая им полуживую мышку.
* * *
И вот зима подкатила к своей вершине, к своему перевалу, – Новый год! Самый любимый и отмечаемый праздник, у всех народов, населяющих территории, покрывающиеся на полгода снегом. К этому празднику из тайги выходят на отдых многие охотники, прерывая на время свой очень не лёгкий труд.
В Гвасюгах встреча Нового года праздновалась в клубе, вернее, сначала собирались по домам, а потом, в обязательном порядке, все приходили в клуб, на общий праздник. Приносили с собой вино и всевозможные кушанья, устраивали общий стол.
Мы были молоды, в нас кипела энергия жизни и остаться в стороне просто не могли. Забрали с собой спящего сына и отправились на праздник. В клубе, на стульях, устроили спальные места для детей, а родители, веселились до самого утра.
Рядом с нашим Димкой спала красивая, как кукла, краснощёкая толстушка, по имени Жанна. Ей тоже было три года. А какое красивое имя! Удэгейцы вообще давали замечательные имена своим ребятишкам: Софья, Полина, Виктория. У Жанки была своя, особая история, которая приклеила к ней прозвище – подпольщица.
А дело было так. Её мать, Дарья, работала в детском саду помощником повара. Может быть не очень помощником, и не очень повара, но как бы там ни было, а доступ к кухне имела. Однажды, в картофельное пюре, она мелко, мелко искрошила лавровый лист, – и красиво, и запах хороший. Правда, ребятишки её не поняли, ни красоту, ни вкус, тем более.
Так вот, однажды Дарья, совершенно случайно, чуть–чуть забеременела. Обнаружила она этот недуг уже тогда, когда принимать какие-то решения было поздно, природа всё решила сама. Дарья старательно скрывала свою оплошность, ведь у неё уже и так росли трое, а замужем ещё ни разу не была.
Как ей это удалось, трудно понять, но факт есть факт, – скрыла, и никто не знал, ни подруги, ни сослуживицы, даже не подозревали, что она собралась рожать. А она, и вправду, однажды, в обеденный перерыв, родила девчонку и, желая избавиться от неё, бросила в подполье, в надежде, что та не «захочет» жить, ушла на работу.
