* * *
Удэгейцы, работающие в промхозе, в основном были штатными охотниками. На самом деле это дети природы, и вне её их трудно представить. Ведь и американский индеец гораздо естественнее и красивее смотрится на коне, чем у компьютера, хотя и этого я не отрицаю. Вот и удэгейцы, в большинстве своём, работали в лесу, там жили, там проводили основную часть своего времени. Они были хорошими охотниками, в том плане хорошими, что они знали, как нужно, знали, как поймать любого зверька, как выделать шкуру, как убить рыбу, где ждать кабана. Они без труда могли ночевать в лесу в любую погоду, на любом морозе, не представляли, как в тайге можно заблудиться, – знали и умели. Но…. Но такое грубое вторжение « цивилизации» в их нравы и правила, в их быт и жизнь в целом, губительно сказалось на судьбе нации.
За пушнину, за панты, за корень жизни женьшень, купцы и китайские спиртоносы, в первую очередь предлагали спирт и водку. А удэгейцы, народ лёгкий, доверчивый, не думающий о завтрашнем дне, – спивались не только семьи, но и целые стойбища. Да что там водка, простой вирус гриппа, занесённый в удэгейское поселение, порой опустошал тайгу на сотни и сотни вёрст. Не было у них иммунитета от «большой земли», а от водки тем более.
Спивались целые поколения, становясь всё слабее как умом, так и телом, особенно телом, а по сему и охотники, – знать-то, они знали, как надо, и делали даже, но уже соревноваться в силе или выносливости с русскими мужиками не могли, особенно если эти мужики были либо фанатиками тайги и жили этим, либо рвачи, которые специально год качались, тренингом себя изводили, чтобы потом, в сезон, так рвануть, как двое и даже трое соседей не смогут.
Были и такие, – по месяцу и более пластались по тайге без пищи, поддерживая себя лишь пантами, специально для этого сваренными, женьшень искали, и находили, по сорок километров в день нахаживали, и каждый день, и каждый день, – вылезали потом из тайги как привидения, но в большинстве с победой.
Но, тем не менее, удэгейцы охотились, не торопко, но охотились. И получалось у многих очень даже не плохо, это ещё ведь зависело и от участков, – за ними были закреплены дедовские, прадедовские, родовые охотничьи угодья. А русакам, да ещё приезжим хватам доставалось уж что придётся, – победней, да подальше. Поэтому в посёлке русские, в основном, работали по хозяйству, – кто на тракторе, кто на пилораме, кто на заготовке дров, пекарь был русский, на дизельной, свет гоняли тоже русские, но были и охотники.
Трактор в посёлке был единственный, – С-100. Год выпуска определению не поддавался, но можно было смело предположить, что родом он из тех ударных-легендарных, лихих красных пятилеток, когда если что-то делали, то делали на совесть и на века, когда даже сомнения ни у кого не возникало, что трактор этот делается именно для воздвижения и утверждения развитого социализма.
И надо отметить, что с задачей своей трактор справился с честью, но теперь от него требовали, чтобы он ещё и коммунизм заодно уж построил.
Тот как бы даже постарел сразу от таких требований, закапризничал больше чем прежде, начал как-то погромыхивать ненормально, а когда ехал по деревне, то время от времени кидался в правую сторону, испуская при этом ужасные запахи в кабину, ладно хоть стёкол давно не было, и дух скоро выветривался. Всё это огорчало смирного и вечно чёрного от мазута тракториста Николая.
