– Значит, это ты гремел заслоном-с, – догадался Шульц и нехотя признался: – Да, я вставал, еще тогда удивился что Макс не храпит. Присмотрелся – портмоне рядом с ним на подоконнике. Вернулся на койку, только начал засыпать – ты давай греметь.
– Нет, я з-заслон не трогал! – решительно возразил Столбов, вытирая увлажнившийся лоб. – Может, ведро зацепил. И п-портмоне на подоконнике не видел.
– Называется, крепко спали, – мрачно сказал Артур. – Бродили всю ночь. Я вообще ничего не слышал…
– И я! – засмеялся Лосев. – У тебя, Артурчик, молодой сон, у меня стариковский. Поживите, ребятки, с мое на этапах и каторгах – каждым мгновением сна будете дорожить и не слушать, кто гремел.
– А ты, Ильич, вообще не слезал с печи? – прогудел Шульц. – У тебя пузырь луженый-с?
– Слезал разок, но на часы не смотрел, – спокойно ответил Лосев. – Никого не разглядывал, ничего не слышал.
– Что же получается? – задумчиво произнес Артур. – В час, когда я вставал, все были живы-здоровы. Потом поднялся Максим. Получается, он гремел заслоном, раз не Виктор. Макс сжег какую-то бумажку из портмоне, испачкался пеплом. От шума проснулся Лев, Макс притворился спящим и не успел убрать портмоне. После Льва встал Виктор, шумел ведром. Макс уже убрал портмоне и, видимо, вскоре умер…
– Но зачем ему потребовалось жечь ту бумагу среди ночи? – недоверчиво спросил Лосев. – Другого времени не нашел?
– Значит, испугался, – предположил Артур. – Кажется, я знаю, что Макс сжег. – Артур показал товарищам обгоревший клочок бумаги с уцелевшим фрагментом записи «…ию дыш…». – Это та самая почирканная рублевая купюра. Максу не понравились наши шутки, и он ее сжег.
– Эка невидаль, ветхая рублевка! – заметил шульц.
– Дело в том, что на ней написано, – пояснил Артур. – Никудышный я музыкант, коли сразу не узнал строку из песни про Ермака. Сейчас только дошло: «Ко славе страстИЮ ДЫШа»! А на листочке над цифрами «К/Рыл-Д». Это автор стихов – Кондратий Рылеев! «Д» означает «Думы» – название стихотворения.
– Ничего не понимаю-с, – Шульц пожал плечами.
– И я, – поддержал товарища Столбов, а старик Лосев только недоверчиво хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столу.
– Песня – ключ к шифру, – пояснил Артур.
– Зачем же его сжигать? – удивился Шульц. – Товарищи, мозги уже плавятся. Давайте лучше снова в «дурачка»…
– Не спеши, Лева, с-складно же получается! – с энтузиазмом затараторил Столбов. – Допустим, Макс почувствовал себя плохо. Испугался, что тяжко заболеет или помрет, а его записку под подкладкой расшифруют. Ночью д-достать ее и уничтожить было трудно. Тогда он просто спалил ключ и тихо скончался.
– Славно рассудил, Викташа! – старик Лосев хлопнул Столбова по плечу. – Завтра, бог даст, еще прикупим водочки и помянем раба божия Максима. И жандармы нас больше не рассорят!
– Ильич, а почему ты никогда не рассказывал про свои подвиги с Максимовым батей? – прогудел Шульц. – Я и то слыхал про ваш золотой обоз. А в итоге ни ваших друзей-абреков, ни золота – только вы двое на каторге.
– Дело прошлое, – Лосев пожал плечами. – Золото, поди, абреки в горы увезли. Гнилой народец. Бросили нас раненых, и мы с Абрашей расползлись в разные стороны. Один черт – поймали… Сие, братцы, трудно вспоминать и долго рассказывать, не один штоф понадобится.
– А вдруг в шифровке у Макса все же был д-донос? – предположил Столбов. – Потому корнет и з-знал, где искать.
