И он размеренно и звучно начал отсчитывать секунды.
По счету «пять» я наконец справился с задачей. Патроны мягко упали в снег. Тогда незнакомец сказал:
– Брось ружье в сторону. Подальше – вон к той валежине.
Верхушки кустов шатнулись, и, затрещав сучьями, человек вышел на тропу.
Он был одет по-тунгусски – в меховые расшитые бисером сапоги (они назывались здесь «бокари»), в оленью «малицу» – дошку с капюшоном. Однако лицо у него было типично русское, с мягкими чертами, с окладистой, сивой, густой бородою.
Он держал под мышкой пятизарядную, армейского образца, винтовку. В другой его руке – в корявых, темных пальцах – зажата была ивовая веточка. И, поднеся веточку ко рту, покусывая ее задумчиво, незнакомец спросил, оглядывая меня с головы до ног:
– Кто таков? Откуда?
Стараясь отвечать как можно внятнее и точнее, я пояснил ему, что работаю в экспедиции, что отряд наш базировался у Лисьего Ручья, а сейчас переместился дальше на север – в зимовье со смешным названием «Гнилой Шаман».
– Ага, – кивнул он, – та-ак. Вот почему там – у «Шамана» – стало шумно! А мы-то все понять не могли… Значица, экспедиция. – Крошечные медвежьи глаза его сощурились и ушли в тень. – Много же вас тут развелось… Ох много! Ну что ж. Пошли.
– Куда? – спросил я. – Мне к своим надо…
– Идем, идем, – сказал он, подталкивая меня в плечо. – И поменьше спрашивай.
– Но все же – куда?
Незнакомец не ответил – усмехнулся в бороду.
Подойдя к валежине, он нагнулся, покряхтывая, поднял и отряхнул от снега мое ружье. Потом закинул его за спину. И властно махнул мне рукой.
– Айда!
* * *
Малое время спустя я сидел в полутемной, низкой, жарко натопленной комнате. Изба топилась по-черному: дым выходил не в трубу, а в волоковое оконце над дверью. Таких первобытных строений я до сих пор еще не встречал – только читал о них в исторических романах. Окна здесь были затянуты рыбьим пузырем, стены сложены из вековых неохватных лиственничных бревен. В щелях шевелились тараканы. Над головой текли, свиваясь, синеватые дымные полосы. От духоты и едкого чада спирало дух и щипало глаза.
Я помещался в центре избы, у стола. А вокруг, на лавках, теснились угрюмые мужики. Они были немолоды и косматы, обряжены в меха, вооружены винтовками.
Кто они? – недоумевал я, что за люди? Все в них было мне странным: и туземная одежда, и этот дремучий их облик, и – что выглядело, пожалуй, подозрительнее всего – грозное, боевое оружие. На солдат они, во всяком случае, не похожи, размышлял я, томясь, и на уголовников – тоже… Мужички эти особой породы. Но – какой? Может, я попал к сектантам? К староверам? Однако староверы не курят, а эти – дымят вовсю. Кинулись на мой табачок, расхватали…
Табачок мой расхватали сразу же, как только я ступил в избу. Обыскали меня, вывернули карманы; хотели глянуть на документы – но их не оказалось (тайга ведь не город – таскать здесь бумаги ни к чему!). Единственное, что я имел при себе – нож, спички и кисет, – мгновенно пошло по рукам. И вот, закурив из моего кисета, они сидели теперь и шептались о чем-то. О чем?
Тот, кто привел меня (звали его, как выяснилось, Архип), сказал погодя:
– И что с тобой делать, голубь, ума не приложу. Залетел ты сюда на свою голову. – Он поскреб в бороде, насупился. – А может – на нашу… Насчет экспедиции ты, пожалуй, не врешь. Но как проверить?
– Да очень просто, – заявил я, – пошлите туда кого-нибудь. Или, хотите, идем со мной…
