– Йомен так и рвётся действовать. Этому йомену всего всегда мало. Хоть на Земле, хоть где угодно. Это самоуверенность и слепое желание доказать свою правоту, снискать нашу благосклонность?
– Как раз нашей благосклонности этот йомен и не ищет. Йомену хочется рвать и метать. Таланты и уникальные интеллектуальные способности йомена граничат с безрассудством и крайней импульсивностью. Жаль, родился не в то время: двадцать лет назад подобная ярость крайне пригодилась бы «Тартару».
– Да, в тех войнах мы уничтожили не одну сотню людей. Времена нашего величия.
– Они в прошлом. Микро-инфаркты и кризисы завершились. Сейчас нам следует работать гораздо более предусмотрительно. И тонко. Мы не можем «скашивать» целые департаменты и профильные учреждения.
– Обидно, – вздохнула женщина, – что до сих пор приходится действовать… В этой атмосфере нелегальности, встречаясь в этих сырых, мерзких погребах.
– «Тартар» есть «Тартар», – злорадно усмехнулся один из мужчин.
– А я вот не соглашусь. Наши «Входы в „Тартар“» по всему миру сделаны весьма со вкусом. Посмотрите, например, на лондонский штаб.
– Свой шанс мы упустили, – продолжила женщина. – Надо было ещё тогда, в ЭММИ, более плотно работать с правительствами, протолкнуть главный проект запрета любой теоретической научной деятельности.
– Это правда… – подхватил злорадно усмехнувшийся. – Как всегда, всё запороли глупые демократишки. Обсуждали годами, да так ни к чему и не пришли. А вот в автократиях мы быстро договорились.
– Да, были времена…
– Вернёмся к нашим колоскам. Этот йомен, хоть и вспыльчив, но искренне верит в наше дело. Да, другие трастионы и высказались иначе, сам цербер высказался иначе, но слова молодости не лишены смысла. Теоретические работы с опасным потенциалом нужно пресекать на корню. А тех, кто их продвигает…
– Или… Мы можем пойти иным, более изощрённым путём. Будем действовать а contrario. Пусть это исследование получит максимальный пиар. Широкая огласка, ажиотаж. Не гасите общественный интерес. Пусть тот мальчик работает, продвигает свой проект. Нашего же йомена пока держите на поводке, не спускайте. Это может оказаться как полной глупостью, так и важной находкой. Мы выиграем в обоих случаях. Если это не более, чем фантазии, общество окончательно разочаруется в теоретических исследованиях, не видя в них никаких перспектив. Если же мальчишка преуспеет, его исследованием наверняка заинтересуются теоретики других стран. Вот тогда мы и ударим. По всем, кто достигнет критической точки. Или даже будет близко к ней.
– Выявить и истребить сразу всех профи, чтобы остальным было неповадно лезть. Мне нравится ход ваших мыслей.
– А законники? Как обычно?
– Да. Откупимся или надавим сверху. Детали смерти учёных мало кого интересуют. Нарисуем легенду. Смертельная доза излучения, что-то подобное.
– Да-да. Это всегда срабатывало.
– Вот и отлично.
Через день после данной беседы темноволосая девушка бежала по коридору института в его самое дальнее восточное крыло. Спустившись по лестнице на этаж библиотеки, она пробежала дальше по коридору в ту его часть, которая была практически не освещена. Наконец добежав до нужной аудитории, она резким рывком открыла дверь, на которой висела табличка «Не входить! Идёт экзамен!».
– Профессор, простите, я задержалась.
– Ах… Лусинэя, родная, не врывайтесь так, – с явным оцепенением произнёс тот, кого назвали профессором. – Присаживайтесь поближе к нам. За вами не было… хвостов?
