1. Из содержания первого акта следует, что Гамлету двадцать лет, а в пятом четко указано, что ему тридцать.
2. Из текста не ясно, знала ли королева о том, что Клавдий готовится убить ее мужа.
3. Непонятно, почему Гамлет встречает Горацио так, как будто они давно не виделись, тогда как за два месяца до этого, то есть, в момент убийства короля, Гамлет находился в Виттенберге, где должен был быть и Горацио.
4. Странно, что Горацио, прибывший на похороны короля и находившийся все время в Эльсиноре, за два месяца ни разу не встретился с Гамлетом.
Последнее наблюдение А.А. Аникста можно дополнить: еще более странно, что они не виделись на похоронах. Прибыв в Эльсинор по случаю такого печального события, уж у гроба короля они никак не могли разминуться. Странно и то, что они не встретились еще в Виттенберге – ведь Горацио должен был сразу выразить другу свои соболезнования, да и ехать из Германии они должны были вместе…
Если мы действительно верим Шекспиру как гениальному художнику, то из этого противоречия следует, что мы неправильно воспринимаем фабулу произведения в том виде, как она была задумана автором. То есть, в «действительности» либо Гамлет и Горацио не были вместе в Виттенберге, либо не имело места событие самих похорон (детали которых, кстати, в тексте отсутствуют). Понимаю, последнее заявление может вызвать недоумение со стороны шекспироведов; но мы должны исходить исключительно из содержащихся в тексте реалий. И, если подходить к анализу с привлечением единственного известного человечеству достоверного метода – дедукции, то следует включать в круг рассмотрения все версии и, последовательно отвергая не согласующиеся с реалиями, оставлять единственно возможную. Ведь в тексте нет ни единой детали, характеризующей отношения принца с отцом. Более того – Гамлет попадает на церковное кладбище при Эльсиноре, где хоронят знать. Другого места, где мог быть захоронен недавно погибший король, нет. Казалось бы, попав на место погребения отца, скорбящий принц просто не может не проявить своих сыновьих чувств; однако этого не происходит – даже тогда, когда могильщик своим рассказом о поединке короля Гамлета с Фортинбрасом должен был бы возбудить такие эмоции.
Специфика жанра? Недосмотр Шекспира? Вряд ли. Череп шута Йорика благодаря художникам и поэтам пост-шекспировской эпохи приобрел всемирную славу, причем исключительно в «философском» контексте. Но давайте спустимся на грешную землю и вспомним, какую гамму чувств вызвал вид этого черепа у принца Датского – вплоть до растроганных воспоминаний о том, как за двадцать три года до этого он целовал губы этого самого шута… А вот недавние похороны родного отца на этом же кладбище никаких воспоминаний у принца почему-то не вызвали… После всех его монологов, тем более с учетом его нежелания снимать с себя траурное одеяние, такое поведение выглядит более чем странным…
Удивительно, но ни в одной из посвященных разбору «Гамлета» работ не пришлось встретить упоминания об этом обстоятельстве, хотя в нем скрыто очень глубокое противоречие; причем оно касается не прорисовки образа какого-то персонажа, а противоречий в существенных деталях фабулы. Получается, что у принца как бы два отца: один похоронен за два месяца до начала описываемых событий, а о другом он даже не вспоминает. Конечно, такие наблюдения можно расценивать как ересь – если только не учитывать того обстоятельства, что в пьесе все-таки два принца Гамлета: двадцати и тридцати лет от роду…
