Но тут неожиданно и мелодично раздался звонок, а на экране высветилось имя «Саша».
– Кто-то звонит, – проговорил Якимов вслух, задумчиво наблюдая как жужжал дорогой айфон.
Но отвечать не стал, решил, что разберутся потом и сами. Он прихватил его с собой, спешно покинул «Инфинити», поставив машину на сигнализацию, и заторопился к Ильиной.
– Ну, что там? – спросила его женщина.
– Все открыто было, – поведал он, протягивая ей сотовый. – Вот, я его отключил, а то будут звонить, разбудят ещё.
– Правильно, – согласилась она.
– Еще ключи. Положите ей под подушку, только не забудьте.
– Ни-ни, Ванечка, – заверила его Нина Ильинична, принимая из его рук ключи от машины, – все сделаю, как ты сказал. Там утром и найдет их касаточка.
– Там еще вещи какие-то, но я не стал их трогать. Завтра придет в себя, и сама разберется со всем.
– Хорошо, – согласилась Ильина, провожая его за калиту.
Они распрощались. Женщина закрыла дверь на щеколду и, шаркая своими старыми тапками по тропинке, побрела к дому. Держась рукой за перила, она с трудом взобралась по ступенькам наверх, вошла на веранду и устало плюхнулась на стул. Так сидя, долго смотрела на Тасю, жалея ее и сострадая…
Новгородцева открыла глаза уже утром и не сразу поняла, где находится. Потом вспомнила, что с ней было, потерла ладошкой лоб и медленно откинула плед в сторону, опуская ноги на пол. Да так и застыла в тяжких раздумьях: «Как жить дальше? Что делать? К кому голову прислонить? Одна на всем белом свете», – неслось у нее в мыслях.
Послышались шаги, и из дома на веранду вышла Нина Ильинична. Заметив, что гостья проснулась, она всплеснула руками и радостно спросила:
– Касаточка, выспалась? Не замерзла ночью-то? А я тебя и будить не стала. Думаю, пусть спит, укрою потеплее, а то ночи еще холодные!
– А сколько времени? – спросила её Тая.
– Да… обед уже.
– Я так долго спала?
– И хорошо! – замахала на неё руками женщина. – И славненько! Выспалась, вылежалась, а теперь пора и покушать. Я там оладушек напекла.
– Я не хочу, – тихо отказалась она.
– Что значит, не хочу? – возмутилась Нина Ильинична. – Есть такое слово – надо! Щас же идешь в дом, и я буду тебя откармливать. А то глядеть совсем не на что. Кожа да кости остались.
Но заметив слезы на ее глазах, тут же приказала:
– А плакать будешь потом! Вот щас пообедаем с тобой и пойдем на кладбище, Марусю проведаем. А там и поплачем вместе. Пошли, – в приказном порядке махнула рукой Ильина и, не давая ей опомниться, потянула за руку.
Тася сразу повиновалась, встала с дивана и медленно поплелась за ней в дом.
Пройдя на кухню, хозяйка усадила гостью у открытого окошка и стала наливать ей чай. Оладушки уже стояли на столе, слегка прикрытые вышитым рушником.
– Я-то рано встаю, – заговорила женщина ласково, – привычка, никуда не денешься. Вот и напекла оладушек. Вспомнила, как ты маленькая ко мне прибегала, и мы с тобой чай пили. Ты-то помнишь?
– Помню, – тихо отозвалась она.
Нина Ильинична уселась на стул, подала ей чашку с ароматным чаем, внимательно всматриваясь в ее бледное лицо, и чуть сама не заплакала. Но сдержалась, понимая, что сейчас надо хоть как-то помочь этой несчастной девочке.
Худенькая, слабенькая, с большими зелеными глазами, но такими потухшими и безразлично смотрящими в одну точку, Таисия сидела за столом и, казалось, не было сил держать чашку.
Добрая соседка подавала ей оладушки, а она молча их ела, изредка посматривая в открытое окно.
