Так хорошо мы плохо жили - страница 12

А кто танцует? В первые послевоенные годы – чаще это молодые женщины, наши мамы. В ситцевых платьицах в горошек с накладными плечиками, в простеньких туфельках-

лодочках и с перманентными (шестимесячными) причёска-

ми. Локоны ниспадают на плечи. Дети – здесь же. Притихшие, они заворожённо наблюдают за танцующими. Ведь пока не вернулся папа из армии (нередко возвращались в самом конце 40-х годов), для каждого из них мама это единственный самый близкий, самый любимый человечек на свете.

В центре города, особенно на многолюдных улицах, работали тогда чистильщики обуви. Палатка одного из таких мастеров находилась около гостиницы «Метрополь».

– Ботинки-то небось давно не чистил. Сходи к армяшке, – говорила обычно жена нерадивому мужу.

И это была привычная фраза без какого-либо презрительного национального оттенка.

Да, этим занимались непременно армяне, величавшие себя почему-то ассирийцами, москвичи их называли айсорами.

Проходя по улице и видя радушно приглашающего тебя мастера, ну, как не воспользоваться случаем. Заказчик, чаще это мужчина, чинно ставит ногу на смонтированную на ящике подставку по форме подошвы. Чистильщик, сидя на низкой табуретке, прямо-таки артистически показывает своё мастерство. Обложив ногу двумя картонками, чтобы не испачкать носок, он тщательно наносит гуталин (крем) маленькой щёточкой. Потом двумя щётками побольше надраивает ботинок попеременными движениями вытянутых рук – то левой, то правой. И, наконец, доводит до блеска длинной бархоткой, опять работая обеими руками. Во взмахах рук сквозит что-то дирижёрское, но не втихомолку. Всё действо сдабривается хвалебными и добрыми словами в адрес заказчика. Затем вторая нога, и опять разговор. Все это вынуждало клиента, подвергнувшегося своеобразному гипнозу, сполна раскошелиться.

(Марк Луцкий)

Такое же, но более краткое общение проходило и в бане. В мыльном отделении банщик, непременно в клеёнчатом фартуке, истово массажировал предложенное тело. Но чаще «из экономии» мужики по обоюдному согласию сами тёрли друг другу спину или церемонно массировали лежащее тело напарника, понуждая его лечь то на живот, то на спину, сгибая и массируя то одну ногу, то другую, то одну руку, то другую.

После помывки клиент возвращался из парной к своему месту, смотритель за вещами подходил к нему, покрывал сзади простыней, подобострастно похлопывал по плечам, проводил по спине ладонями сверху вниз, интересуясь «ну как пар, как помылись», при этом, конечно, надеясь на благодарность.

Как отзвук недавней войны тогда часто можно было видеть искалеченных фронтовиков. Потерявших руку или ногу считали, что «хорошо отделался». Но много было и тех, кто не «отделался», кто самозабвенно ринулся в бой, совершил подвиг, патриотически пожертвовав собой. И в результате – стал увечным, лишившись обеих ног. Такие передвигались на самодельных тележках, как образно сказал Евтушенко «на досках подшипниковых пьедесталов», шумно гремя по асфальту подшипниками (как колёсами) и, отталкиваясь руками посредством деревянных брусков-утюжков. Это заслуженные воины – «инвалиды, войною разрезанные пополам, ещё не сосланные на Валаам, историей выброшенные в хлам»