Такая смешная любовь - страница 8

Звучит еще больше смешков.

– «Я, это я открыл его!», «Нет, это был я!» – Ноа борется с воображаемым коллегой-ученым, и все снова смеются. Ноа в команде – единственный, кто еще и играет на сцене. При этом работу в «Докрутке» он умудряется совмещать с успешной карьерой комика. Стендапы у него что надо: в основном эпатажные истории о своих кринжовых свиданиях через приложение для знакомств.

– Думаю, такой скетч зайдет, – говорит Анна, миниатюрная блондинка в очках с тонкой оправой. – Он прикольный.

Нейт снова корчит недовольную мину:

– Эта хохма… скорее камерная.

Что бы это значило? Похоже, недоумение написано у меня на лице, потому что Талия с улыбкой объясняет:

– Так мы называем материал, который кажется смешным здесь, но не сработает для зала. «Камерный» значит «только для нас».

– Рич – король камерных скетчей, – усмехается Нейт. – Он способен только нас всех рассмешить, и больше никого.

– Только за это его и держим, – улыбается Ноа.

Рич притворно дуется, а потом бросает пустую бутылку из-под воды. Как в дешевой комедии, она со звонким «пуньк!» ударяет Ноа в лоб, и все – включая самого Ноа – валятся со смеху.

– Как вам такая камерная хохма? – перекрикивая коллег, спрашивает Рич.

– Это просто камерная РЖАКА, – вопит в ответ Нейт. – Пиши лучше про бутылки с водой.

– Да, в топку ученых, – хихикает Талия. – Пусть лучше Лина просто швыряет пустые бутылочки в голову Ноа.

Все громко хохочут и сыплют остротами. Камерная хохма. Вроде бы подколка, но для меня рассмешить шестерых человек, собравшихся в этих стенах, было бы пределом мечтаний.

Четыре дня еще удается скрывать от мамы, что меня уволили.

Однако вечером в понедельник, когда мы с Мерлином, развалившись на диване, смотрим «Таскмастер»[14], звонит телефон. На экране высвечивается имя абонента: «Дом».

– Черт, – тихо ругаюсь я и сперва даже думаю не брать трубку. Маме соврать не получится, а она, если узнает правду, с ума сойдет. Я ведь даже не подготовил убедительной отмазки. Все потому, что оправдания мне быть не может: я повел себя как полный кретин и за это вылетел с работы. Вот так вот, все просто. Хотя, если взвесить все за и против, трубку лучше взять: не надо расстраивать маму.

– Ладно, отвечу, – говорю я, вставая с дивана. Мерлин что-то бурчит и роняет голову на грудь: не то кивнул, не то вырубился. Полчаса назад он за ужином принял вещества и с тех пор очень медленно моргает: может секунд по пять глаза не открывать.

Я выхожу в коридор. Джаспер провожает меня равнодушным взглядом из террариума возле «ящика». Джаспер – главная причина, по которой я могу позволить себе это жилье. Когда я полгода назад приехал на вписку, Мерлин рассказал, что уже давненько не может найти соседа: кто ни придет, «до смерти пугается змеи». В итоге ему пришлось выставить цену на сотню фунтов ниже той, за какую обычно сдают комнату в коробке на окраине Пекам-Хай-стрит, и все равно я стал единственным съемщиком.

Если честно, мне особенно нет дела до Джаспера, но всякий раз, приводя к себе девочку, я стараюсь обходить его банку стороной из страха, что он обломает весь кайф. А вообще, он зачетный, в чужие дела не лезет. Конечно, первый раз, открыв холодильник, я подрастерялся, наткнувшись на банку дохлых мышей, но потом ничего так, привык.

В коридоре я делаю глубокий вдох и наконец подношу трубку к уху.

– Привет, мам!

– Привет, дорогой! Как дела?