– Не надо, – хрипло выдавливаю я из себя.
– Нет, надо, – тоже сдавленным голосом говорит Вера и, прикрыв простыней ягодицы, раздвигает ноги и принимается массировать ляжки. Иногда рука ее как бы невзначай подбирается к самой мошонке.
– Ну, вот, хорошо, – произносит Вера, – а, теперь давай на спину.
– На спину? Зачем?
– Не задавай лишних вопросов, – нарочито сердитым голосом перебивает меня Вера, – делай, что тебе говорят.
«Сейчас она увидит», стучит у меня в голове, «сейчас она все увидит».
Я чувствую, что мне очень хочется, чтобы она увидела мой крепкий стручок и поняла, что я хочу ее. Переворачиваюсь, и член вздымается под трусами, превращая их в подобие шатра.
– Ну, что, не лучше? – ласково спрашивает Вера, делая вид, что ничего не замечает.
– Да, – говорю я, пытаясь подняться, но в тот же момент боль буквально перерезает поясницу, и я в бессилии снова валюсь на спину.
– Больно! – испуганно восклицает Вера. – Где?
– Поясница, – шепчу я, закатывая глаза со страдальческим видом.
– Бедненький, – тоже тихим голосом откликается Вера. Просунув руки мне под поясницу, она пытается растереть ее снизу, прижимаясь при этом грудью к животу и члену. Она гладит мне спину и вдруг, не в силах справиться с собой, принимается страстно целовать грудь: она слегка покусывает соски, переходит на живот, залезая языком в пупок, и целует, целует, – она готова съесть меня с потрохами! Потом приподнимается и бросает на меня долгий взгляд. Видя мое блаженство, она взвизгивает и, быстрым движением сдернув мне трусы, погружает лицо прямо в чресла. Я лежу, закрыв глаза, не смея пошевелиться и чувствуя, как волны оргазма подкатываются к основанию члена, готовые прорвать последнюю блокаду. Такого я ещё не испытывал. Мне стыдно и одновременно нестерпимо приятно. Ужасно хочется видеть, как она это делает, но мне стыдно смотреть, стыдно своего любопытства: что она подумает! Я понимаю, что надо как-то ответить на ее страсть, но я могу поделать! И я просто смотрю, как она разглядывает мое хозяйство. Она загипнотизирована моим членом, глядит, не в силах оторвать взгляда от его напряжённого подрагивания.
– Иди ко мне. Разденься.
Мне стыдно от того, что я это говорю, показывая тем самым свою беспомощность. Хочу приподняться, но не могу: радикулит тяжелым камнем прижимает меня к кровати.
– Лежи, лежи, – шепчет Вера («почему она перешла на шепот?»), тебе нельзя. – Лучше я его поцелую. Можно?
– Конечно! – вырывается у меня, – делай с ним все, что хочешь, Он – твой. Если, конечно, тебе не противно, – произношу я с кривой усмешкой.
– Какой же ты дурак, – смеется Вера. – Ну, разве это может быть противно? Ведь, он же такой нежный у тебя, такой трепетный! Да, да, именно трепетный, – повторяет она с радостным видом оттого, что нашла удачное слово. – Только его надо немножко помыть, – добавляет она, оттягивая крайнюю плоть. – Он у тебя неухоженный.
Она удаляется в ванну и через пару минут возвращается с мокрым полотенцем в руке. Из полурасстёгнутой блузки выглядывает обнажённая грудь.
– Так не лучше? – кокетливым голосом спрашивает она, увидев в моих глазах удивление.
– Да, нет, что ты, – неуверенным голосом отвечаю я. – Можно было вообще без ничего.
Грудь у нее несколько плосковата.
– Тебе нравится?
Она наклоняется к моему лицу и начинает водить сосками по губам. Вместо ответа, я осторожно беру один сосок в рот и начинаю сосать, чуть-чуть прикусывая его зубами. На лице у Веры – блаженство.
