Оказавшись снаружи, Элла застыла на секунду, другую, постояла перед домом. Мысли ее по-прежнему находились где-то между бабушкой и уборкой, между готовкой и соседями в ближайшем и в надежде светлом будущем. Затем, поглядев по сторонам, словно росой окропив соседние лужайки, благословив их таким образом на долгую и счастливую жизнь, Элла сорвалась с места, будто ветром сорванный с дерева и заботливо подхваченный им последний в осеннем сезоне листок, и помчалась вниз по улице, словно знамение ― по этому восхитительному, иначе и не скажешь, мозаичному летнему коридору из деревьев и солнечного света, словно с полотна импрессиониста в этот мир перешедшего.
Достигнув перекрестка в конце улицы, Элла остановилась. Покрутив волнистым колоколом платья, она встала у изящного, крашенного в черное, столба, одного из нескольких, которыми так гордятся жители города, ибо столбы эти сохранились еще с тех, очень давних времен, когда служили они осветительными приборами, а после, в довольно недавнем прошлом, были переделаны в приборы светофорные, но с сохранением прежней функции, а главное ― в том виде, в каком задумывались изначально одним талантливым инженером, имени которого Элла никогда не могла запомнить в силу своей… нет-нет, не глупости, конечно, и даже не легкомысленности ― безмятежности, обладающей ею больше, чем какое-либо из чувств.
В общем, столбы эти вот уже не первое столетие являются достойным украшением города, в котором всем без исключения, и Элле тоже, нравится жить и хочется жить счастливо не иначе как вечно.
Ах, если бы Элла только могла сейчас посмотреть на себя со стороны, например, с противоположной стороны дороги ― если бы такое было возможно! ― и увидеть, что и она является бесспорным украшением этой улицы и всего города, возможно, что даже всех городов на земле!
Еще разок крутанув «гороховым» платьем, со сцепленными за спиной руками, держащими сумочку, словно игрушку, элемент неназванного ритуала, Элла перебежала через дорогу, быстро перебирая стройными светлыми ножками, будто ножками фарфоровой статуэтки ― как раз когда светофор переключился на разрешающий для пешеходов.
Оказавшись на другой стороне, Элла, не раздумывая, задвигалась в сторону парка. Сейчас у нее в голове не было абсолютно никакого плана, и даже внутренние часы распорядка, по которым девушка жила на этом свете ни много ни мало двадцать четыре года, она весело подбросила и отпустила, словно птицу в небо, любимую, но все же порой докучающую. Ведь лететь сейчас (и вообще всегда) жаждал не только ее мозг ― все ее существо и весь мир вокруг. Все видимые и невидимые части. По крайней мере, в такое верилось Элле. Но когда чьи-то помыслы чисты, а сердце легко, словно из белейшей сахарной ваты сделано, разве этого недостаточно, чтобы весь мир поверил и в одночасье изменился?
Перед входом в парк Элла задержалась. Во-первых, ей очень хотелось пить, и она купила бутылочку воды в крошечном магазинчике на углу почты. «Это здание такое старое! ― подумала она, сделав крошечный глоток от ледяной воды. ― И все в нем кажется таким нелепым и смешным! Эти крошечные окошки, скрипучая дверь!» Во-вторых, Элла намеривалась взять напрокат велосипед. Так она и сделала. Передав деньги владельцу проката, мастеровитому старичку в перепачканной маслом кепке, Элла закрепила на багажнике приобретенную ею бутылку воды, повесила на руль сумочку и отправилась в путешествие по парку.
