Тактика «Галактика» - страница 5

Какое-то время после этого разговора были тишина и покой – ни телефон не разрывался от тётушкиных звонков, ни писем не было по электронной почте. За это время я попыталась собрать воедино разрозненные материалы, которые у меня были, и исправить грамматические ошибки (живя много лет за границей, трудно сохранить чистоту родного языка). К тому же, я с жадностью перечитывала и осмысливала все те крупицы сведений о моих предках, которые затерялись среди пространных описаний природы, к которой тётя явно не равнодушна. Я стала потихоньку вспоминать, что мне рассказывали мама и бабушка про наших родных, и сопоставляла с тем, что пишет тётя. Постепенно вырисовывалась хоть какая-то картинка. Но возникало всё больше и больше вопросов. И чтобы не забыть их при очередном сумбурном телефонном разговоре с тётушкой, я изложила их в письменном виде и отправила. Какое-то время продолжалось молчание. Но это было всего лишь затишье перед бурей. В один из мирных, не терпящих суеты, дней тишину моей квартиры снова разорвала трель телефонного звонка.

«Ох уж эти мне русские! – без приветственной речи, сразу перейдя к сути претензий к миру, провозгласила тётушка, – Все такие гениальные, и все такие ленивые!» Сама тётя по национальности (как и моя мама) – наполовину русская – наполовину еврейка. Сегодня эти половины солидарны – они обе не в духе. А виновата во всём я, вернее – моё письмо. «У меня так хорошо шло написание моих мемуаров, – сетует Анжелика, – пока ты не сбила меня своими дурацкими вопросами – расскажи про того, расскажи про этого! А что там рассказывать? Все были талантливые и непутёвые!» (раз речь зашла про русских, то, видимо, это о родне по линии её мамы и моей бабушки – Мани). «Вот бабушка Катя, – продолжает сердиться моя тётушка, – была такая талантливая ассистентка хирурга, ей прочили карьеру врача и предлагали поступать в институт, а она… влюбилась в этого Ивана, вышла за него замуж, нарожала десяток этих дурацких детей!» Ничего, что одной из этих десяти детей была её мама? Но тётю было не остановить. «Вот чего Катя не пошла в институт? Еврей бы сразу побежал! А дядя Толя? Прекрасно пел и танцевал, его в театр оперетты приглашали артистом. А он отказался. Еврей бы сразу побежал! А дядя Толя так всю жизнь и проработал декоратором!» «Тётя Лика, – пытаюсь я урезонить тётушку, – ну, может быть, ему нравилось быть декоратором, а не артистом». «И ты туда же! – сердится ещё больше тётушка, – А тебе вообще надо показаться психиатру с твоими эмоциональными проблемами!» Эмоциональными проблемами, я так полагаю, являются мои робкие попытки возражать. Что ж, в каком-то смысле тётя права. Но что же поделать. Еврей, которого во мне на четверть, ещё на первых тревожных нотах такого разговора сразу бы побежал. Но русский, которого во мне на три четверти, остановил – «Погоди! Надо же выслушать человека!»

«Ну, ладно, – спустив пары и отдышавшись, сменила гнев на милость тётушка, – ты мне толком так и не рассказала, как, собственно, обстоят твои дела. Мужа ты нашла себе?» Этого вопроса я боялась больше всего. «Нет, не нашла, – отвечаю, – но надежды не теряю». «Ой, – вздыхает тётя так, что становится ясно – сейчас будет тронная речь, – да готова ли ты к семейной жизни-то? Это же, по твоим понятиям, небось, любовь и прочая романтическая чепуха?» «Не без этого», – соглашаюсь я. «А на самом деле – это труд. Это тяготы и лишения. Готова ли ты к ним? Сможешь ли ты беречь неусыпно семейный очаг, создавать уют и комфорт, вкусно готовить и подавать еду на красивом блюде?» «Ну, готовлю-то я…» «Но самое главное, – сообщает, не дав мне вставить ни слова и таинственно понизив голос, тётушка, – самое главное, что нужно мужчине, это СЕКС! Готова ли ты к этому?» «Наверное, ты права, – решила я как-то закруглить разговор. А без моего признания тётиной правоты этого бы явно не произошло, – секс и еда на блюде – это недостижимые для меня высоты. Так что не выйти мне замуж никогда». Распрощавшись с полностью удовлетворённой разговором тётушкой, я уж было хотела продолжить работу над её мемуарами, объём которых увеличился благодаря мне с семи страниц до десяти. Но ситуацию это изменило не сильно. Как вдруг мне на телефон пришло сообщение от давнего знакомого, который живёт по соседству, и с которым мы иногда дружески обнимаемся при встрече, а после каждый идёт по своим делам. «Лика, – прочла я, – А почему ты со мной не захотела сойтись до карантина?» Ощутив в этом послании некую антитезу, повода к которой я не давала, отвечаю – «Коль, а я и после карантина с тобой сходиться не собиралась, вроде бы». «А зачем ты как-то мне сказала, что хочешь родить второго ребёнка?» Вот те раз. Обострение у него весеннее, что ли? Или этот новый вирус, как говорят, поражает не только лёгкие, но и мозг? «Просто говорила, что мечтаю о ребёнке, – пишу, – не воспринимай это как намёк, что я хочу родить именно от тебя». «Мне уже тридцать шесть лет, – не сдаётся, между тем, Коля, – и я вполне готов к тяготам и лишениям семейной жизни». Сговорились они все сегодня, что ли, развивать тему тягот и лишений? Коля как раз из тех, кто ни про тяготы, ни про радости семейной жизни ровным счётом ничего не знает. Хотя он разок был женат, и даже дочка у него имеется. Но всё это произошло вторым планом, как бы без участия Коли. Поскольку он человек-компьютер. Таких женщины называют «разговор с затылком». Но, видимо, отголоски семейной жизни на периферийном участке мозга у Коли осели. И под тяготами и лишениями этой самой семейной жизни он, судя по всему, как раз подразумевает всё, перечисленное моей тётей Анжеликой, а именно – поедание ужина с красивой тарелочки, очаг, уют и вот эту самую тяжкую повинность – СЕКС. И мне, конечно, лестно, что Коляныч решил, что со мной эти тяготы и лишения разделить будет легче, чем с какой-то совсем чужой незнакомой женщиной. Ведь мы знакомы без малого пять лет. «Коль, – спешу успокоить бедолагу, – не переживай так. Я освобождаю тебя и от тягот, и от лишений, и от всяких повинностей. Это совершенно не обязательно. Иди и живи своей привычной жизнью. И не заморачивайся. Давай, не хворай там. Береги себя!» И прям почувствовала, как у Коли отлегло от сердца после этих моих слов. «Спасибо тебе, Лик, – пишет, – огромное на добром слове!!!» И аж три восклицательных знака поставил.