Тал Жайлау. Библио-роман - страница 23

– Ух ты? Вы ее выпросили, получается? – улыбнулся таксист.

– О, да, – вступила в разговор женщина, перехватив инициативу. Мужчина недовольно крякнул, но замолчал, нехотя уступив ей разговор. – Я ведь долго не могла … (неразборчиво).

Алма, хоть и понимала казахский язык, но выражение, сказанное женщиной, до конца не разобрала. Скорее всего, это был литературный или народный оборот. Казахский язык славится метафорами и аллегориями, и не всегда слова можно понять буквально. А в этих солнечных краях речь имела совершенно другие интонации и оттенки.

– Я знаю много случаев, когда люди не могли заиметь детей, но побывав на могиле Коркыта ата, получали желаемое. Конечно, нельзя чудо придавать силе Святого Коркыта ата, ведь он всего лишь человек. А исполняет желания Всевышний, – поучительно объяснил мужчина.

– И вообще, мы должны… – вступил было в разговор пассажир, но женщина тихо цыкнула, и мужчина снова замолчал.

Вдалеке показался всадник на гнедом коне. Это был мальчик. Вздымая пыль, он мчался во весь опор, словно хотел показать свою удаль, пришпоривая голыми пятками своего коня. А гнедой еще больше старался, длинными прыжками перепрыгивая через кустарники джингила. Его длинная грива развевалась на ветру, словно флаг. И пассажиры в автомобиле невольно залюбовались красивым скакуном, словно появившимся из сказки. Восхищаясь ровным шагом быстрых ног аргамака и мастерством мальчугана, умело правившего им.

– Чу! Чу! – рисуясь, подстегивал мальчик коня, поймав на себе взгляды людей из машины. – Чу! – кричал он громко, показывая всем видом, что природная быстрота может быть не хуже скорости механической, неуютной и дребезжащей. Но, в конце концов, всадник отстал от автомобиля и исчез в клубах пыли, оставшись за невысокими холмами. А в салоне наступила ровная, автомобильная тишина сопровождаемая гулом гудящего двигателя.

Водитель, привыкший долго и много говорить, заерзал на сиденье и вновь посмотрел в зеркало, найдя глазами пассажира.

– М-да, ты прав, братишка, – глубокомысленно изрек он изменившимся голосом. Из хамоватого, настырного рвача, торговавшегося за каждый тенге в городе, он неожиданно превратился в глубокомысленного, степенного мудреца. И стал рассуждать о желаниях, вере, жизни и отношении людей к Богу. Он говорил теперь мягким, плавным тоном умудренного жизнью философа, затрагивая глубинные пласты человеческого бытия, что Алма невольно заслушалась. И хотя она не понимала части слов и выражений, но по интонации и какому-то незримому коду слов, который устанавливается между оратором и слушателем, Алма улавливала смысл всего того, о чем рассуждал водитель.

– Порой не знаешь, что помогает в исполнении желаний. И тебе кажется, что вот она дорога, которая ведет к исполнению всех желаний. Но наступает конец дороги, а там новый поворот, и снова – новая дорога и новые желания. А може, т мы и есть дороги, а желания – это наши пассажиры.

– У нас было одно самое заветное желание – родить ребенка, – отозвалась вместо мужчины женщина, хотя водитель обращался не к ней. – Но человек ведь ненасытен. За одним желанием следуют другие, и нам захотелось братика для дочки.

– Жизнь – это желания, иначе зачем жить. Все в этом мире и в других мирах в руках Всевышнего, – глубокомысленно продолжал таксист, не обращая внимания на ее слова. – И нет никакого посредника между человеком и Аллахом. Но в некоторых местах, говорят, желания особенно исполняются. Я не знаю, чему тому причина. Возможно, хранители этих мест усиливают ваши просьбы. Или люди очищаются в этих местах, что их начинают слышать высшие силы. Мы многое не знаем в этом мире. Вот у меня нет никаких желаний. Я прошу только одного, чтобы все мои родные были живы и здоровы. А остальное неважно. Я считаю нельзя Бога отвлекать пустыми просьбами. Во всем нужно придерживаться ысырапа.