Там, где Босфор замолкает - страница 14

– Эти специи, – говорил он, – как люди. Иногда всё, что им нужно – правильная температура, чтобы раскрыться.

– А если не раскрываются?

Он взглянул на неё:

– Значит, не твоя сковорода.

Она рассмеялась. Нервно. Ей казалось, он снова говорит не о специях.

У лавки с лавандой он остановился. Взял горсть и протянул ей.

– Закрой глаза.

Она повиновалась.

– Вдохни. Глубже.

Запах был сдержанный, пыльный, но в нём что-то щелкнуло внутри. Как будто в памяти ожил фрагмент детства. Бабушкина скатерть. Лето. Пустой дом, наполненный теплом. Безопасность.

Она открыла глаза. Смотрела на него – уже иначе. Как на человека, с которым можно делить не только тишину, но и простые запахи.

– У тебя есть кто-то, кто знает, как ты пахнешь, когда грустишь? – спросил он неожиданно.

Она замерла.

– Нет, – ответила.

– Жаль. У каждого должен быть такой человек.

Он снова положил лаванду – теперь ей в ладонь.

– Возьми. На память.

– А вдруг она выветрится?

Он пожал плечами.

– Значит, придёшь за новой.

Вечером, в номере, мишка и лаванда лежали рядом. Она смотрела на них, будто на маленькую армию против одиночества. И, впервые за долгое время, не чувствовала страха перед завтрашним днём.

Она легла на кровать, не раздеваясь, села, подтянула колени к груди и прижала к себе мишку, словно это могло замедлить ночь, растянуть её в что-то большее, чем просто отдых. Ночь становилась не границей, а переходом. Между «раньше» и «сейчас». Между «одна» и… кем-то.

Лаванда в ладони – всё ещё тёплая от его пальцев – будто дышала своей тихой жизнью. В этом был смысл. Почти молитвенный. Она приложила веточку к лицу, вдохнула. И почти – почти – позволила себе улыбнуться.

Телефон лежал рядом, молчаливо светился уведомлением. Не от него – просто откуда-то. Группа в мессенджере. Кто-то из московской жизни. Но Мелисса не открыла. Не хотелось туда возвращаться. Не хотелось даже вспоминать, что за этим городом есть другие. Что есть страны, дни недели, графики и планы. Здесь всё было иначе. И, может, впервые за долгое время – лучше.

Утром город проснулся шумом улицы. Мелисса вышла на балкон в халате отеля, босиком. Внизу кто-то спорил – быстро, на турецком, с раздражением и страстью. Кто-то пел, кто-то продавал хлеб. Чайки падали вниз, как белые листья, и снова взмывали ввысь.

Она держала в руке тот самый лавандовый стебель. Уже не такой свежий. Но её. Она подумала: «А ведь я могу пойти туда снова. В лавочную. Даже если его там не будет».

Но он был.

– Доброе утро, – сказал Гёкхан, будто не удивлён, что она вернулась.

– У тебя снова лаванда? – спросила она.

– Сегодня жасмин. Он ярче. Как ты.

– Уверен? Я иногда серая.

– Ты умеешь быть серой красиво.

– Это был комплимент?

– Почти признание.

Она не ответила. Взяла чашку. Пахло кардамоном и чем-то острым. Потом заметила на полке небольшую деревянную коробочку.

– Это что?

– Коробка забытых запахов, – сказал он. – Люди приносят, что им напоминает кого-то. Я храню.

– Почему?

– Потому что память – не только фотографии. Это – то, что не выветривается. Если правильно закрыть.

– А если человек ушёл? Навсегда?

Он посмотрел на неё мягко:

– Иногда запахи – всё, что у нас остаётся. И всё, что нужно.

Потом они снова пошли по улицам. Молча. Гёкхан шагал медленно, как будто знал: время теперь не враг. А потом, почти у самого Галатского моста, он вдруг сказал:

– Ты никогда не спрашиваешь, кто я. Что у меня за жизнь. Почему я здесь.