– Конечно, – согласилась я. – Кассандра дала тебе возможность спокойно закончить этот год и вылечить ногу. Кстати, она занималась с нами всеми, уделяла время каждому, давала ценные советы. Я в восторге от нее, – произнесла я, закончив свою длинную мысль. Мне совсем не хотелось обсуждать мать Давида.
– Да, ты, Ирис, прям эмпат этакий, все тебя восторгает и умиляет, как нам, циникам и бездарям, жить-то?
Мы прыснули от смеха. Наташка слезла с подоконника, к моему спокойствию, и в меня полетела ее подушка.
– Я вот, например, когда стану примой, обязательно заведу себе любовника, статусного и очень богатого, – продолжила Натали. – Буду выходить со спектаклей в бриллиантах, с огромными букетами. И как говорила героиня старого советского фильма: «Иду я красивая по улице, а парни вокруг так и столбенеют, а те, что послабее, так и падают, падают, падают и сами собой в штабеля укладываются», – Натали поплыла царской походкой к своей кровати.
Это выглядело так комично, что мы обе не удержались и заржали во весь голос. Через стенку нам постучали и заорали, причем матом. Никто даже не поверит, что будущие Жизели и лебеди могут изрекать такой отборный трехэтажный мат.
– Семенова, заткнись и спи, а то ты, наверное, подслушивать устала, – гаркнула Натали в ответ.
– Давай спать уже, осталось два часа до подъема, – я бросила в нее подушку, возвращая ей.
Поворачиваясь на бок и закрывая глаза, подумалось, что, встретив «своего» педагога, я была на седьмом небе от счастья! Тогда я поняла, что именно она научила меня чувствовать танец. Кассандра любила говорить: «Включите голову, артист балета – не тупая кукла, технически чисто исполняющая свою партию. Вы должны танцевать головой. Танцор ищет в каждой роли что-то свое, придумывает свою историю, поэтому одна и та же партия получается у всех по-разному».
В честь Первого сентября будет концерт, мы его между собой называем «смотринами». У меня партия Одиллии[1]. В этот раз Семенова прямо-таки урвала себе партию Одетты. Признаюсь, жаба меня просто душит.
Я спала и видела, как в белоснежном костюме танцую именно его. Но Кассандра сказала: «Ирис, я жду твоего черного лебедя, он твой. Я вижу тебя в нем. Вообще, в антагонистических ролях ты можешь раскрыться и засиять». То ли успокоить хотела, то ли она видела во мне то, что я так упорно старалась в себе не замечать.
Мы все себя мним положительными персонажами, но не всем же быть Белоснежками, кто-то должен быть и злой мачехой. И тут уже зависит от таланта и актерского мастерства – полюбит ли зритель отрицательного персонажа, посочувствует ли ему, найдет ли оправдание его поступкам. Но еще не вечер. И я опять укатила на всех парах к Морфею.
После бессонной ночи тяжело пахать у станка. Кассандра, видимо, тоже не спала или не с той ноги встала.
– Раз, два, три… Ионова, тяни носок, Матусевич, ты что, коряга? Семенова, что это? Забыла проснуться? Вы совсем тут от рук отбились, смотрю! Я ко всем вам обращаюсь! – уже орала Кассандра. – Еще раз придется повторить замечание – вылетите из класса.
Шел третий час урока, и все монотонно, без остановки: батман, гранд батман, фуэте, плие и так далее. Элемент за элементом. Через полтора часа еще прогон в главном зале, а второе дыхание не открывается. Еще мгновение – и слышу голос преподавателя.
– Все, свободны, жду на отработку Семенову, Ионову и…
