Несмотря на возможность перевестись в заведение попроще, девочка не стала этого делать: у нее пропало желание заниматься балетом. Разочарование просто ее убило. Убило в прямом смысле. Ходили слухи, что она наглоталась таблеток и ее не успели спасти.
Как-то мы с Наташкой засиделись до рассвета. Она, как всегда, нарушала все правила. Теплыми августовскими ночами звезды так близко, что казалось: протяни руки – и можно их достать. Мы что-то вспоминали, хихикали. Потом я повторяла немецкий, а она сидела на широком подоконнике полностью открытого окна, свесив ноги, и потихоньку курила.
Смотрела в ночь. Наши окна выходили на большой проспект в центре города. Она болтала ногами и наблюдала за тем, как люди в ночи растворяются, словно сахар в чашке черного кофе. С каждой минутой улицы редели, шум транспорта постепенно смолкал, и в какой-то момент город затих.
– Посмотри на забор, он хоть и кованный, ажурный, как во дворце, но за ним мы как в тюрьме, – она сказала это как-то обреченно. – Там жизнь кипит, я это точно знаю. Люди влюбляются, ходят за ручку в кино, обнимаются, целуются, занимаются любовью, а здесь пахнет нафталином. Мы восемь лет находимся здесь практически круглосуточно, ничего не жрем, портим желудки, гробим ноги, здоровье, чуть оступишься – и тебя выкидывают за ненадобностью. Карьера артистов балета такая короткая. Вот до сорока лет скачешь, скачешь по сцене, дай бог не в кордебалете. Повезет если, выступать будешь на лучших балетных сценах мира. Единицы могут работать в известных балетных труппах, но здесь все зависит не только от таланта, а в большей степени от того, с кем ты спишь.
– Цинично как-то, тебе не кажется? – говорю я, хотя в принципе с ней согласна.
– А после выхода на пенсию максимум, что ты можешь, – это работать хореографом, давать частные уроки, – продолжает она рассуждать. – Да, конечно, есть случаи в природе, но они редки, как дождь в Сахаре, известные примы могут переквалифицироваться в актрис театра или кино, сниматься в рекламе, открывать собственные школы, это если есть деньги, вернее, спонсор. С личной жизнью все гораздо печальнее. Ирис, ты помнишь момент, который случился в начале нашего знакомства: я сломала ногу и целый месяц провела в гипсе?
– Ага, – мычу я.
Еще бы не помнить. После этого педагог по классическому танцу, этакая старушенция Софья Карловна, унижала Наташку каждое занятие: игнорировала необходимость реабилитации после травмы; говорила, что теперь Наташку «не возьмут работать даже кассиром в „Дикси“», ну максимум, что ей светит, – стрип-клуб, жопой вертеть научилась, и хватит. Наташка тогда была в таком стрессе, и такое отношение в сложной ситуации стало для нее последней каплей. Она хотела уйти в середине года, и, думаю, она перевелась бы в другое учебное заведение, но, можно сказать, ей повезло, и не только ей. Софьюшка наша дала дуба прям на занятии, и нам заменили педагога. Мы дали ей ласковое прозвище – Кассандра.
– Вот, Кассандра классная, – сказала Наташка, затушив сигарету и пульнув окурок из окна вниз. – Только какая-то вся несчастная. Глаза грустные, как у одинокой побитой собаки, оттого и кажется, что ей далеко за пятьдесят. Что ни скажи, бурная личная жизнь очень красит женщину. Глянь на нашу Елизавету Павловну: очередной ухажер такую тачку дорогую подогнал, у нее аж глаза, как фары, загорелись, и такая вся прям вежливая, открытая миру. А они ведь ровесницы.
