Водитель молча посмотрел на неё и так же молча выключил.
– Настя, наконец-то ты пришла, – встретила её Даша, которую та должна была сменить.
– Извини, проспала.
– Значит так, на вверенной мне территории всё спокойно. Дедушка из пятой не буянит, даже странно. Мария Филипповна не спала всю ночь, белиберду мне какую-то говорила. Дмитрий Андреевич, наш боевой генерал, как всегда в своём репертуаре, на ладан дышит, а за задницу ущипнуть не забывает. В общем хорошего тебе дежурства, – отчиталась Даша, и, послав воздушный поцелуй, убежала домой.
Настя любила свою работу и своих старичков. Правда, Вера Николаевна, старшая медсестра, на неё часто ругалась:
– Настенька, нельзя так привыкать к людям. Ты медик, ты не должна всех и каждого впускать в своё сердце. Их много, а ты одна. Если всем будешь сочувствовать и всех жалеть, то твоя профессия сожрёт тебя.
Она и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Ей было жалко всех этих брошенных стариков, которые, якобы, были помещены сюда для своего же блага, но на самом деле были выброшены своими детьми. А они, находясь в одиночестве и забвении, никому не позволяют говорить плохо про своих детей. Безумно любя тех, кому стали обузой, сидят у окна и ждут, а вдруг сегодня к ним придут с дежурными апельсинами в пакете.
Как она могла равнодушно смотреть, когда Алевтина Павловна, вот уже второй месяц просит её сделать ей лёгкий макияж, чтобы, если придёт сын, не застал её распустёхой.
– Ты знаешь, Настенька, мой Боренька такой занятой человек. Шутка ли, на нём две компании, как с утра уезжает из дома, так только к ночи и является. А дома ему только собака рада. Жена его стерва редкостная. Это из-за неё я попросилась в дом престарелых. Да, я сама изъявила такое желание. Боренька не хотел, но я же свободный человек: где хочу, там и живу, – говорила Алевтина Павловна, пока Настя наводила ей красоту.
Как могла она не пожалеть эту бедную старушку, которую состоятельный Боренька определил в богадельню. Как могла она не любить её, если занятой сынок за два года приехал к матери всего лишь пять раз. Ну и пусть профессия сожрёт её, зато эти забытые люди хотя бы на некоторое время будут чувствовать себя нужными.
Нина Петровна появилась в доме престарелых четыре года назад. Тихая, улыбчивая старушка как-то сразу расположила к себе всех. Она никогда не жаловалась, никого не ждала, ничего не требовала. Единственной её просьбой была пряжа. Она не могла сидеть без дела, руки всегда должны быть заняты. Бесчисленное число носков, шарфов, шапочек, выходило из-под этих морщинистых, но проворных рук.
– Не могу я, Настенька, в праздности время проводить. Я не понимаю такого отдыха, когда руки лежат на коленях. Они даны нам для работы, и, пока в них есть сила, им нужно трудиться, – говорила она, стуча спицами.
Настя всегда на своё дежурство приходила с парой клубочков пряжи.
– Нина Петровна, добрый день!
Старушка сидела на своём привычном месте у окна и вязала.
Она улыбнулась своей лучезарной улыбкой, и протянула навстречу девушке руки.
– Здравствуй, милая! Я по тебе успела соскучиться. Вот, смотри, какой шарфик я тебе связала, – сказала она, протягивая Насте мохеровый шарф.
– Боже, какой он мягкий и невесомый, – говорила Настя, накинув шарф на плечи.
Время после вечернего отбоя было самым приятным и долгожданным. Когда все расходились по своим комнатам и укладывались спать, Настя заваривала травяной чай и ждала в гости Нину Петровну.
