– Привет, – сказал Денис, вылезая из машины.
– А, спаситель мэра от верной смерти! Как жизнь?
– Да какое от смерти, надавали бы ему по шее и все. Закурить найдется?
Петраков протянул ему пачку «Явы».
Некоторое время они курили молча, вдыхая свежеющий перед грозой воздух, а потом Черяга спросил:
– «Беху»-то не нашли, из которой пикет обругали?
– Нет.
– Слушай, быть такого не может. Я сегодня ездил в Ахтарск, так там на каждый километр по гаишнику в засаде. Чует мое сердце, что такая сердитая «Беха» без превышения скорости идти не могла, а потому недреманное око гаишника либо остановило ее, либо засекло.
– А черт его знает. Может, и засекли. Может, сейчас этот гаишник сидит на своей информации и думает, как бы ее поденежнее обернуть.
– Так вы ее хоть искали?
Петраков сплюнул.
– И без нее дел хватает. Вон, за шахтерами глаз да глаз. Недавно к ним бомж какой-то забрел, есть просил и власть ругал, а тут корреспондент, как на грех, этого бомжа снимать начал: мол, вот как плохо шахтеры зовут. А бомж, что характерно, хоть и голодный, но пьяный, и вши между пальцев ползают. Шахтеры как подхватились: «Провокация! Провокация!» В том смысле, что им этого бомжа нарочно подкинули, чтобы потом снять и показать – что за отребье шахтеры.
– И что с бомжом было?
– Да чуть насмерть не забили, хорошо, мы его оттащить успели. А то потом бы тоже провокация была: «Агенты спецслужб в наших рядах забили бомжа».
Тут где-то в глубине зазвонил телефон, и вскоре донесся звонкий голос дежурного:
– Вас, Иван Петрович! Головатый!
Петраков с Черягой вошли внутрь. Петраков немного поговорил по телефону в дежурке, бросил трубку и раздраженно сказал:
– Только этих мне еще не хватало!
– А что такое?
– Да банк! У них двести метров телефонного кабеля помылили, так мало того, что сами бегают как муравьи, еще и нас на уши поставили: проверить все точки, где цветные металлы берут.
– Проверили?
– Проверить-то проверили, но пока ничего не нашли. Тоже мне, нашли беду!
– А у них ничего, кроме кабеля, не поперли? – спросил Черяга.
– Совесть у них поперли вместе с кабелем.
– Я слышал, что у них с этим кабелем сигнализация отключилась. Может, они думают, что кабель украли для отвода глаз, а на самом деле хотели отключить сигнализацию?
– Если у них чего и украли, об этом они не говорили, – сказал Петраков.
В коридоре УВД пахло плохим табаком и свежим дезинфектантом, и по давно не беленому потолку ползла трещина.
– На дело брата можно посмотреть? – спросил Черяга.
– А?
– Ну, когда он ларек наехал, вы же дело завели.
– Тришкин! – закричал Петраков во весь голос. Из кабинета в конце коридора высунулась вихрастая голова.
– Ась, Петрович? – сказала голова.
– Тришкин, возьми человека и покажи ему дело Чижа. И вообще чего попросит, то и покажи. Он у нас теперь спаситель мэра. И это – сходи в киоск, пузырек возьми.
– Пьешь ты много, – сказал Черяга.
– Не т-твое дело, – ответил Петраков.
– А начальник твой не пьет.
– Начальник у меня сволочь с толстой шкурой, – отозвался мент, – потому и не пьет.
– А ты?
– А я сволочь с т-тонкой шкурой, – пробормотал Петраков.
Бутылку из близлежащего киоска доставил не Тришкин, а сам хозяин киоска, причем в четырех экземплярах. Разумеется, забесплатно.
* * *
Дело Черяги Вадима Федоровича, 1977 года рождения, открывалось заявлением, написанным мелким женским почерком на вырванном из тетрадки листке.
В заявлении рассказывалось, что трое молодых людей, неизвестных автору, вломились к ней в палатку и, учинив там разгром, требовали денег. Сумма получалась для провинциальной торговки нехилая – двадцать тонн баксов. Когда же денег не было получено, у заявительницы Кирохиной пропала маленькая дочка, а троица громил позвонила ей еще раз и предупредила, что если через два дня вся сумма целиком не будет выплачена, то и дочку она получит по частям.
