– Вот силиконовая косточка, пусть жует – полезно для зубов, – посоветовал Грант Берку и принялся тыкать в меня этой безвкусной, жесткой, ничем не пахнущей штукой.
– Возьми косточку! Хочешь косточку? – Грант тряс ее передо мной, а я из жалости к нему изображал интерес.
Вскоре мне уже не требовался деревянный ящик, чтобы добраться до миски с едой.
– Теперь ты, Купер, большой пес, – заявил Берк. Я решил, что «большой пес» – то же самое, что «хороший пес».
Но, возможно, я ошибался, потому что примерно в то же время, когда мой мальчик начал говорить «большой пес», он начал разговаривать так, точно ожидал от меня в ответ чего-то сложнее, чем «Сидеть!» или даже «Ждать!».
– Давай-ка потренируемся, Купер, – каждый день говорил Берк, и я знал, что пришла пора напряженно вслушиваться в череду запутанных команд.
На дверце того, что, как я выяснил, называлось «холодильником», висела веревочная петля. Берк потряхивал ею.
– Открой! – говорил он и тряс до тех пор, пока я не брал петлю в пасть. Игриво рыча, я тянул назад, дверца, покачиваясь на петлях, поддавалась, и в потоках холодного воздуха плыли восхитительные запахи еды. Берк давал мне вкусняшку! «Открой!» означало «потяни за веревку и получи вкусняшку».
«Брось!» Это было очень сложно, потому что начиналось с вкусняшки, которая лежала под тяжелой перчаткой на диване. Перчатку я помнил с тех пор, как Грант с Берком перебрасывались мячом во дворе – эту игру я любил, потому что, когда один из мальчиков промахивался, я прыгал на мяч, и тогда он был мой.
Берк держал куриную вкусняшку под перчаткой и сидел себе как ни в чем не бывало, хотя мы оба знали, где курочка. Наконец, решив проявить инициативу, я подходил с намерением убрать перчатку.
– Брось! – рявкал он, чем совершенно сбивал меня с толку. Что все это значит? Я пялился на перчатку, пускал слюни и снова подступал к ней.
– Брось! Фу! Брось!
Фу? А зачем тогда нужны куриные вкусняшки?
– Брось! – снова командовал он, на этот раз давая мне другое угощение, пахнущее печенкой. Я предпочитал курочку, но когда такой бред творится, надо брать, что дают, решал я и соглашался на печенку.
После нескольких повторений «Брось!» я решил выждать, и он дал мне еще печенки. В этом не было никакого смысла, но раз все заканчивалось вкусняшкой, то я не возражал. Я стал жульничать и отворачивался от перчатки, как только он говорил «Брось!» Вкусняшка! Затем кусочек лежал под перчаткой на полу, и Берк уже больше не держал его. Я прикинул, что могу запросто сбросить перчатку и слопать курочку, но когда он сказал «Брось!», я помимо своей воли отвернулся от перчатки.
Вкусняшка! Наконец я сообразил, что всякий раз, когда мой мальчик говорит «Брось!», нужно игнорировать то, что привлекает мое внимание, и сосредотачиваться на его руке, которая была гораздо более надежным источником удовольствий.
Но самым главным были не лакомые кусочки, а любовь, исходящая от Берка, когда он говорил: «Купер – хороший пес». Для него я был готов на все. Берк любил меня, а я любил Берка.
Команда «Тяни!» получалась легко – к шлейке была привязана веревка, другой конец которой крепился к креслу, и я просто шел вперед. Но у «Тяни!» были варианты, на усвоение которых ушло много времени и много вкусняшек.
– Смотри сюда, – сказал Берк Гранту. – Так, Купер, тяни вправо! – Это означало рывок в одну сторону. – Тяни влево! – Это означало рывок в другую сторону. Это была тяжелая собачья работа, но похвала Берка плюс курочка от Берка того стоили.
