Там мы стали другими - страница 22

– Что мы делаем? – сказала она.

– Идем домой, – ответила я.

– Какой дом? – спросила она.

– Не знаю, – ответила я.

– И что мы будем делать?

– Не знаю.

– Обычно у тебя находится какой-нибудь более остроумный ответ.

– Просто пойдем дальше, наверное…

– Я беременна, – объявила Джеки.

– Что?

– Чертов говнюк, Харви, помнишь?

– Что?

– Это не имеет значения. Я могу просто избавиться от ребенка.

– Нет. Ты не можешь вот так просто избавиться…

– Я кое-кого знаю, у брата моей подруги Адрианы есть знакомый в Западном Окленде.

– Джеки, ты не можешь…

– Тогда что? Мы будем растить ребенка вместе, с Рональдом? Нет, – отрезала Джеки и вдруг расплакалась. Так, как не плакала и на похоронах. Она остановилась, оперлась на паркомат и отвернулась от меня. Потом решительно отерла лицо рукой и зашагала дальше. Какое-то время мы шли молча, солнце светило нам в спины, и впереди нас бежали наши косые вытянутые тени.

– В наш последний разговор там, на острове, мама сказала мне, что мы никогда не должны отказываться от своих историй, – нарушила я молчание.

– Какого хрена ты хочешь этим сказать?

– Я имею в виду ребенка.

– Это не история, Опал, а реальность.

– Это может быть и тем и другим.

– Жизнь складывается не так, как в рассказах. Мама умерла, она уже не вернется, и мы остались одни, живем с парнем, которого толком и не знаем, но должны называть его дядей. Что это за гребаная история?

– Да, мама умерла, я знаю. Мы одни, но мы-то живы. Это еще не конец. Мы не можем просто так сдаться, Джеки. Верно?

Джеки не ответила сразу. Мы брели по Пьемонт-авеню, мимо витрин магазинов. Хлесткие звуки проезжающих машин напоминали шум волн, бьющихся о скалы на берегу нашего туманного будущего в Окленде – городе, который, как мы знали, уже никогда не будет таким, как раньше, до того, как мама покинула нас, унесенная рваным ветром.

Мы подошли к светофору. Когда красный сигнал сменился зеленым, Джеки потянулась ко мне и взяла меня за руку. И не отпускала, даже когда мы перешли на другую сторону улицы.

Я на толчке. Но ничего не происходит. Я просто сижу. Надо стараться. Надо иметь намерение и не только уговаривать себя, но действительно сидеть и верить. Вот уже шесть дней, как у меня не происходит дефекации. Один из верных симптомов, описанных на сайте WebMD[35]: ощущение неполного опорожнения. Это похоже на правду о моей жизни в том смысле, который я пока не могу сформулировать. Или тянет на название сборника коротких рассказов, которые я возьму да и напишу однажды, когда все наконец-то выйдет наружу.

С верой все не так просто: нужно верить, что она сработает, иначе говоря – верить в веру. Я наскреб немного веры и держу ее возле открытого окна, в которое превратился мой разум с тех пор, как в него проник интернет и сделал меня своей частью. Я не шучу. У меня такое чувство, будто я переживаю ломку. Я читал о реабилитационных центрах в Пенсильвании, где лечат интернет-зависимость. В Аризоне процветают ретриты[36] с цифровым детоксом и подземные бункеры в пустыне. Моя проблема не только в компьютерных играх. Или в азартных играх. Или в постоянном скроллинге и обновлении личных страниц в социальных сетях. Или в бесконечных поисках хорошей новой музыки. Проблема в зависимости от всего этого сразу. Одно время я реально подсел на Second Life[37]. Мне кажется, я провел там целых два года. И по мере того как я подрастал и толстел в реальной жизни, Эдвин Блэк, живущий в виртуальном мире, худел, и, чем пассивнее становился мой образ жизни, тем больше преуспевал мой прототип. У того Эдвина Блэка была работа, была девушка, а его мама трагически умерла при родах. Тот Эдвин Блэк вырос в резервации, где его воспитывал отец. Эдвин Блэк из моей «Второй жизни» гордился собой. Он был исполнен надежд.