Ночью ее разбудил стук. Сначала стучали сверху, потом снизу, а через секунду яростно забарабанили в дверь, истошно выдавливая дикие вопли. Лена бесшумно слезла с кровати и на цыпочках дошла до двери. Взглянув на себя в большое зеркало, она увидела сильно исхудавшую женщину с взлохмаченными короткими волосами. «Надо постричься», – решила она, потрогав волосы, спускавшиеся ниже ушей. Больше никто не стучал, за дверью никого не было. Подождав немного у глазка, Лена пошла спать. Опять три ночи, но в этот раз она уснула, пытаясь вспомнить, когда начались эти стуки. Вроде еще лежал снег или нет, она ничего не могла вспомнить.
Следующей ночью стук повторился. Стучали так, что она перестала слышать свой голос, а кричала она громко. Дверь били ногами и руками, но, когда она решалась взглянуть в глазок, стук обрывался, а в лифтовом холле никого не было.
На пятую ночь стука Лена решилась и открыла дверь. Этаж был пуст. В квартирах слева и справа никого, соседи уехали на лето за город, а безумная старушка, видевшая еще Сталина на параде, спала мертвецким сном. Лена прошлась по лестнице вниз и вверх, но ничего не услышала, и ей все время казалось, что она делала так уже очень много раз. Спать было невозможно, а читать больше не хотелось. Как ни весела была книжка, как ни любила она яркие картинки с озорными детьми, книжка жгла руки. Лену трясло, не то от страха, не то от гнева.
На работе все валилось из рук. Она не могла оформить ни одной статьи, все расползалось, а макеты стали серыми и плоскими. Она сама попросилась в отпуск, и ей его дали без лишних вопросов. Начальник сказал, что пусть отдыхает, если что, потом отработает. Лучше всего Лена работала зимой и весной, а до ноября жила в депрессии. Лето, солнце, птички и смех убивали ее своей жизненностью, хотелось холода, чтобы стало темнее, чтобы она сама могла разглядеть тот свет, что еле-еле пробивался из нее.
Стук продолжился. Его стало больше, и Лена почти совсем перестала спать. Стучали даже днем, ломились в дверь так, что она вызывала полицию. Приезжал наряд два раза и больше не приезжал. Никто ничего не находил, даже дверь не была испачкана, а ведь она слышала, что ее пинают.
Егор рано вернулся домой и готовил ужин. Маша заберет детей из садика, а на следующей неделе они поедут в Турцию на три недели. Ему удалось выбить себе этот отпуск, Маша, наконец, долго не ворчала на него. Как она была в этом похожа на Лену, и почему он стал чаще вспоминать о бывшей жене? Нет, он о ней никогда не забывал. Ваня был похож на маму, особенно желанием и умением рисовать, но в остальном пошел в него, чему очень радовалась бывшая теща. Она первая после третьего срыва Лены, когда ее два месяца держали в лечебнице, заставила их развестись, а внука отдала папе. Это было очень тяжело для всех, особенно для двухлетнего Вани. И для Лены, она, правда, это все время скрывает.
– Алло, здравствуйте Ольга Николаевна, – Егор взял телефон и продолжил помешивать соус для спагетти. – Да-да, все хорошо. У Вани зубы выпадают… молочные, конечно, молочные… а у Катеньки все только начинается… Да, уже целых двенадцать… Давно, она мне не звонила… я тоже не звонил… А что случилось? … Так, понятно. А она это серьезно? … Хорошо, я проверю, не переживайте… Да, как вернетесь, возьмете ее в обработку… ах да, опять новый курс, я понял… Вот и хорошо, лучше, чтобы она с вами пожила… Договорились, я все узнаю и позвоню.
