– Все мама потом расскажет. Иди пока, займись своими делами, не шуми тут, не отвлекай. Диагнозы в клинике ставят.
Через пару минут после их отъезда к Женьке заглянул сосед. Отвел глаза и растерянно пробормотал в сторону:
– Да не знаю я, Жека, причину. Какой-то приступ. Жарко же. Ты это, поднимайся к нам обедать сегодня, не кисни тут. Мама-то теперь не скоро вернется, наверное…
Вечером приехала ночевать бабушка. Непонятно сказала:
– Скорее всего, задето правое полушарие. Точно не скажу – мама третий час трубку не берет… Что-что? Давай-ка погромче, родная, что ты там шепчешь? Что спровоцировало? Ох, Женечка, разве тут определишь вот так, сидя в квартире. Не волнуйся, малыш. Все наладится как-нибудь. Пойдем-ка укладываться, на тебе лица нет совсем… Крошечка ты моя.
Такие вот результаты первичного расследования: врач явно злилась на Женю, сосед боялся ее огорчить, бабушка утешала. А мама…
Мама вернулась домой только через сутки – осунувшаяся, строгая, с колючими уставшими глазами. Села на диван напротив них с бабушкой. Зачем-то старательно выпрямила плечи, потянулась макушкой вверх, долго укладывала на коленях руки: ладони вверх, ладони вниз, рука в руке… Балерина на посольском приеме.
Заговорила монотонной скороговоркой:
– Пока мало что известно. Доктор со мной завтра встретится. В двенадцать. Я сейчас переоденусь, поеду снова. Побудете с Женей? Нас очень долго держали в приемном отделении. Большой наплыв людей. Тяжелая погода. Скачки давления. Врачи не справлялись с потоком. Мы там весь вечер просидели. И полночи. Только в три утра – в палату. Косте все хуже становилось. Я ходила, просила посмотреть его. Они говорили: сейчас. И не вызывали нас. Костя спал. Спал же? Наверное, надо было дать им денег. Я приготовила. Вот здесь, в правом кармане. Вот. Я только не понимала, как предложить… Растерялась. Дура. Они еще хотели перевезти его в другую больницу, туда, где есть свободные койки. Не перевезли. Костя спал ведь? Да, Наталья Михайловна? В приемном? Как думаете? Он голову так откинул назад, дышал ровно. Я все время к нему наклонялась и слушала, как он вдыхает-выдыхает. Но у него очень холодные руки были. И ноги холодные, я потрогала. Я снова пошла к ним. Сказала: надо быстрее, он замерзает. Там ночью дуло не знаю откуда… Потом нянечка принесла одеяло. Странное такое одеяло. Совсем тонкое, а такое тяжеленное. Оно с Кости постоянно на пол сползало. Я вам сказала, что они его там потом в коляску посадили? Ну, кресло это, как у инвалидов. А они нас все так и не принимали. Только в три утра. По-моему, в три… Уже светло за окном было. Я не знала, что так рано светает. Это я все упустила. Надо было требовать, кричать, а я боялась. Ну, что я подниму шум, а они на нас разозлятся и Костю как-то плохо посмотрят. Я ведь не знала, что это инсульт. Очень много времени ушло. Мне сегодня в коридоре около палаты одна женщина сказала, что это очень вредно, столько времени пропустить. А лекарства они только сегодня утром стали давать. Наталья Михайловна, я… не про то… Наталья Михайловна, его парализовало.
Маму о причинах папиного инсульта Женька так и не спросила.
Разобралась сама.
Сломанный карандаш все-таки прорывает бумагу. Женька равнодушно отодвигает испорченный листок в сторону. Эту лошадь она пытается заштриховать пятый или шестой день.
Интересно, а сколько дней уже сломан грифель?
