Полёт прошёл монотонно, но весьма затруднительно. Мне не хватало свежего воздуха, однако, когда я снова начинала вспоминать, как Боря нёс меня на руках, мне казалась, что я умею дышать глубже всех на планете. У выхода из аэропорта меня ждали мама и папина сестра, тетя Дина, с букетом желтых фрезий, напоминающих в едином ансамбле пылающее колумбийское солнце. Мама обняла меня, словно делала это в последний раз, и, усадив в машину, сообщила, что у отца тоже обнаружили туберкулёз:
– У папы огромные шансы жить после лечения в здравии, ведь заболел он, как говорит фтизиатр, не так давно.
– Но как бабушка, проработавшая большую часть жизни в туберкулезном диспансере, не смогла поставить себе диагноз? – с недоумением спросила я.
– Твоя бабушка была гениальным фтизиатром. Одним из лучших в стране. Как она могла не догадаться о туберкулёзе, изучению которого посвятила всю жизнь? – подозрительным тоном спросила тетя Дина.
– Врачи, Тая, жертвуют собой ради других. Врачи наплевательски относятся к своим болячкам. Такова наша природа, доченька. Твоя бабушка не стала исключением из этого правила. Всю свою жизнь она спасала людей от туберкулёза, а вышло так, что заразила собственного сына. И даже этого не заметила, —произнесла мама, поглаживая меня по волосам. – Теперь остаётся только гадать, что это было. Невнимательность к своему здоровью, самопожертвование, которое случайно повлекло за собой жертву своего сына, приступ малодушной меланхолии. Но твой отец подозревал, когда она кашляла. И ни черта не предпринял. Это его вина. Семья уважаемых врачей, а на – сапожники без сапог. Всех поспасали, а про себя забыли.
Я старалась отгонять от себя назойливые сомнения, как мух от абрикосового пирога в июльский день. Я не могла простить папу за его бездействии. За то, что он не спас бабушку, себя и меня. Липочка нас любила, но боялась одиночества она не исступленнее своей привязанности к потомкам. Но разве можно винить в этом страхе российских пенсионеров, от которых с легкой душой порой отказываются родные дети?
Папа на похороны не пришел. Дело было не в обиде, а в милосердии, ведь папа боялся ставить под угрозу жизни других людей. Тетя Дина и ее муж не появились то ли из-за очередной запланированной поездки, то ли из-за неприязни к выпавшему из бабушкиного шкафа скелету. Маму срочно попросили приехать на экстренную операцию, и она с моим согласием поступила в пользу борющегося за жизнь человека, а не бесчувственного покойника. Так и получилось, что потаённый страх бабушки остаться одной воплотился в реальность тогда, когда она уже этого не увидела. На кладбище пришли лишь несколько ее приятельниц – светских дам и одна бывшая коллега, восхищенно любующаяся в каплице загримированной бабушкой. Перед погребением я поцеловала ее в нарумяненную щеку, положив у изголовья икону, крестик и мешочек с бриллиантами, который она просила много лет назад положить вместе с ней в гроб. Липочка любила блистать всегда и при любых обстоятельствах. Даже в гробу она лежала величественно, статно и непокоренно смерти. Липа была той редкой покойницей, которой хотелось любоваться, от которой нельзя было отвести взгляд на священника или капнувший на ноготь со свечи воск.
Попрощавшись с бабушкой, я увидела облаченного в чёрное Бориса, которого вновь импульсивно и неискренне прогнала. Подозревая о том, что тоже заразилась туберкулезом, я не могла позволить заболеть тому, которого, как мне казалось, я никогда не смогу разлюбить. На поминках я не пила и не ела; мне хотелось то плакать, то ли молчать, то ли переживать за отца.
