– Он был влюблен в нее?
– О, да, у меня даже есть об этом стихотворение. Прочесть?
Оля нечутко рассмеялась:
– Нет, Яков, лучше в прозе.
Он не обиделся.
– Ну как знаете. Эльза, хотите еще водочки?
Эльза кивнула. Яша, закинув за плечо шарф, галантно налил две рюмки, одну подал Эльзе, и продолжил.
– Я тогда был еще молод и совершенно не лыс, – при этом он поднял шляпу, под которой обнаружились изрядно поредевшие кудри. – И, конечно, влюблен в нее. Я всегда расклеивал листы со своими стихами в том дворе, где она должна была выступать в следующий раз, а однажды Элла даже приняла от меня цветок. Если бы я знал, что она возьмет его, то покрыл бы его золотом.
– Нет у тебя золота, Яша, – это подошел кришнаит Жора, и они уже вчетвером сели на полосатые циновки, которыми в этом углу двора был покрыт асфальт.
– Да, у меня нет, а вот у Симона было. Симоном звали того бандита – кличка, или вроде того. Но Элла не хотела золота, она хотела танцевать. А он хотел Эллу. Уперся, и все тут. И однажды она танцевала, люди смотрели, а этот недоумок пришел с пистолетом, и начал кричать: «Выйдешь за меня? Или ты прям принцесса?», и стрелять ей под ноги. Она посмотрела на него, оступилась, он попал ей в ногу, было много крови. Вызвали скорую, увезли ее в больницу. А потом Элла исчезла, Симона застрелили в каких-то разборках, но люди придумали, что он сначала ее убил, потом себя. После стало ясно, что это не так, ведь через два года она снова стала танцевать, но с тех пор всегда – с черной повязкой на глазах, чтоб не отвлекаться. Странно, что она отдала ее вам.
Яша опустил глаза на черную ленту на талии Эльзы. Эльза посмотрела вверх: Элла медленно кружилась без повязки на глазах. Красный пояс был у нее в руках – это было похоже на ленту у гимнасток, только красивее. Подошла Наташа и обратилась прямо к Эльзе.
– Вы знаете Эллу?
Эльза кивнула:
– Скорее, я ее узнала. Я знала ее когда-то, очень давно.
Почему-то ей больше никому не хотелось говорить, что это ее мать.
– А она узнала вас?
– Не имею представления.
Танец закончился, дворик снова утонул в аплодисментах. Люди подходили к сцене и платили за концерт, кладя деньги в лежавший на земле расшитый бисером ридикюль. Когда все закончилось, Элла подняла сумочку, накинула синий балахон и снова поклонилась. Вечер подходил к концу, ставни закрывались, люди задумчиво выходили из двора через низкую темную арку. Элла подошла к Наташе, коротко поговорила с ней о чем-то и повернулась к Эльзе.
– У меня есть и твой гонорар, пойдем.
Все замерли, а Эльза легко поднялась на ноги.
– Пойдем.
Провожаемые как минимум двадцатью парами глаз, они вдвоем вышли на улицу. В полном молчании прошли квартал. За ними никто не шел. Завернули за угол. Элла повернулась к ней и сказала.
– Я сейчас не могу говорить. Приходи завтра туда, где мы в последний раз виделись.
Затем, постояв, неловко обняла ее.
– Хорошо, я буду там утром.
– Вечером, только вечером. В десять часов.
– А ты не исчезнешь, как в прошлый раз?
Элла посмотрела ей в глаза и вынула из кармашка ридикюля маленькую квадратную визитку без имени – просто много золотых цифр на черной велюровой поверхности.
– Нет. Вот, возьми – на всякий случай. Это только для тебя.
Эльза кивнула, повернулась и ушла. Все происшедшее было сказочным и нереальным, но разговор – уж очень сдержанным. Мать она помнила совершенно другой.
В задумчивости она прошла Наташин двор, и, заметив это, решила немного прогуляться. Интересно, сколько сейчас времени? А, впрочем, какая разница… Сумка с ненужным здесь мобильным телефоном осталась в той странной квартире, а с собой, в нагрудном кармане платья, были только деньги – не очень много. Они оказались там потому, что Эльза думала – напитки на вечеринке будут платные. Ведь кафе же.
