Танец Иды - страница 3
Однажды он предложил общаться между собой на французском. Анна, считавшая, что все давно забыла, решила попробовать и удивилась, когда оказалось: все не так уж плохо. Вечерами суета в больнице немного стихала, у доктора появлялось свободное время, и они болтали часами. Анне казалось, что за разговорами болезнь забывается и постепенно уходит прочь.
Симон это видел и радовался.
Провалялась Анна в госпитале без малого две недели, и все это время Маша – так она назвала дочь – оставалась на попечении Фефы.
Фефа приходила ее навещать, но девочку с собой не брала: боялась больничной заразы. Анна сердилась, но делать нечего, – сцеживала молоко в бутылочку и отдавала в теплые руки няни.
Доктор Симон заходил несколько раз за день, осматривал, задавал вопросы и просто посиживал на стульчике рядом с кроватью, развлекая больную разговорами.
В конце концов даже Анна, – уж на что тугодумная, – а и то догадалась, что приходит он не как врач.
Догадалась и тут же засобиралась домой.
Как ни старались ее удержать, она никого не слушала.
Доктор как раз отсутствовал, так что объясняться не пришлось. Не то чтобы она трусила, просто не было сил.
В квартирке на Кирочной пахло хозяйственным мылом и еще чем-то неописуемо милым, – Анна для себя определила это как запах ребенка.
Она сняла туфли и прошла в комнатку Фефы, почувствовав, что ребенка следует искать именно там.
И угадала. Посреди кровати на перине в окружении наглаженных пеленок, обложенная со всех сторон одеялами спала Маша, а рядом на кушетке кемарила Фефа, сжимая в руках бутылочку с молоком.
Анна склонилась над дочерью.
– Маша, – прошептала она беззвучно.
Девочка взмахнула ресницами, посмотрела на нее яркими светлыми глазами и улыбнулась.
Так началась их новая жизнь.
Через пару месяцев новорожденную навестил доктор Симон.
Посмотрел на ребенка, расспросил о житье-бытье, выпил чаю и ушел, чтобы снова вернуться через месяц.
Так и повелось. Приходил, пил чай, беседовал и уходил. Анна при этом большей частью молчала, но гнать не гнала.
В конце концов не выдержала Фефа.
– И долго ты будешь человеку душу мытарить? Подумай, чего ты ждешь? Иван Павлович – не фармазон какой-нибудь, а серьезный, положительный человек. Доктор опять же. Ежели тебе муж не нужен, подумай о ребенке. Как без отца расти станет?
Анна все понимала, но на следующий день явилась в больницу сама и попросила Симона больше не приходить.
Маша росла открытой и веселой, хорошо кушала, – на радость Фефе, – легко сходилась со сверстниками и шалила хоть и часто, но в меру.
Мама ее строжила, няня – баловала. Когда Фефино обожание зашкаливало, Анне приходилось ее осаживать, и этот процесс нельзя было назвать безболезненным.
– Я тебя вырастила, выращу и ребятенка! А кому мои подходы не нравятся, может отправляться ловить преступников хоть до морковкина заговенья!
Говорилось подобное, конечно, в пылу битвы, но Анна все яснее понимала: с Фефиной способностью застолбить и охранять свою территорию ей не сладить.
Через несколько месяцев после родов Анна вернулась в Петроградский губернский уголовный розыск, в свой отдел, и все выглядело так, будто она никуда и не уходила.
Попала она прямо с корабля на бал.
По городу прокатилась серия ограблений сберкасс. Бандиты действовали ловко, уверенно и не оставляли следов, кроме трупов. Убивали, не раздумывая, поэтому ни одного свидетеля, способного дать сыщикам хоть какую-то зацепку, не оставалось. Было и еще кое-что. На лица грабители надевали марлевые повязки, вроде медицинских масок, и перчатки. С таким маскарадным костюмом скрыться легче легкого. Снял маску, и вот ты уже законопослушный гражданин, просто идущий по улице.